Лети, светлячок [litres] - Кристин Ханна
– Не смей опять начинать! – вскинулась мать. Она взяла меня под локоть, мы спустились по лестнице и направились к ее новенькому «шевроле импала».
Я думала лишь о том, как спасти тебя из этого ужасного дома, где рядом с тобой живет он, но я понимала, что действовать надо осторожно. Облажайся я снова – и они способны сделать так, чтобы я никогда больше не доставляла им хлопот. Там, где я побывала, я видела и такое – пациентов, которые мочились под себя, с бритыми головами, шрамами и пустыми глазами.
Домой мы добирались два с лишним часа. Помню, я смотрела на шоссе за окном и понимала, что не знаю этого города. Родители жили в тени этой новой штуковины под названием Спейс-Нидл[16], похожей на летающую тарелку, которая приземлилась на телевышку. Пока машина не заехала в гараж, мы ни слова друг другу не сказали.
– Тебе же лучше? – снова спросила мать, и я заметила в ее глазах тревогу. – Врачи говорили, тебе нужно помочь.
Я знала, что никогда не расскажу ей правды, даже если вообще найду эту самую правду.
– Мне лучше, – безразлично произнесла я.
Но стоило войти в дом, увидеть знакомую с детства мебель, вдохнуть запахи отцовских сигарет и лосьона после бритья, как мне сделалось дурно, я подбежала к раковине, и меня вырвало.
Увидев тебя снова, я заплакала.
– Дороти, не пугай ее, – резко сказала мать, – ребенок же тебя не знает.
Мать не позволила мне даже дотронуться до тебя. Она не сомневалась, что моя зараза перекинется и на тебя, – и разве я осмелилась бы ей возразить?
С ней ты, похоже, чувствовала себя отлично, а она тебе улыбалась и даже смеялась. Со мной она никогда не была такой счастливой. Ты жила в отдельной комнате, битком набитой игрушками, и мать убаюкивала тебя перед сном. В тот первый вечер дома я стояла на пороге твоей комнаты и слушала, как мать напевает тебе «Спи-усни, малышка».
Внезапно я ощутила присутствие отца – он подошел сзади, и меня обдало холодом. Приблизившись, он положил руку мне на бедро и шепнул на ухо:
– Из нее красотка вырастет. Мексиканочка.
Я обернулась:
– Даже смотреть на мою дочь не смей!
Он улыбнулся:
– Как захочу, так и сделаю. Не усвоила еще?
Я в ярости завопила и оттолкнула его. Глаза у отца расширились, он взмахнул руками и потерял равновесие. Он потянулся ко мне, но я отступила, и он покатился вниз по деревянной лестнице – по ступенькам, ломая перила. Когда у подножия лестницы его тело замерло, я спустилась и посмотрела на него.
Бледно-серый ледяной туман всколыхнулся во мне, отделяя от всего остального мира. Я опустилась на колени, в лужу его крови.
– Ненавижу тебя, – произнесла я в надежде, что это будут последние слова, которые он услышит. А потом голос матери заставил меня поднять голову.
– Что ты наделала?!
На руках она держала тебя. Ты спала, и даже ее вопли тебя не разбудили.
– Он умер, – сказала я.
– О господи, Уинстон! – Мать бросилась в комнату, и я поняла, что она звонит в полицию.
Я кинулась следом. Она как раз положила трубку.
Мать обернулась.
– Тебе помогут, – сказала она.
Помогут.
Я знала, про что она. Про электрошок, ледяные ванны, решетки на окнах и лекарства, из-за которых я забывала все на свете.
– Отдай мне ее! – взмолилась я.
– С тобой ей опасно. – Мать крепче прижала тебя к себе, и от этого ее жеста внутри меня все так и скрутило.
– Почему ты не защитила меня от него?!
– Как?
– Ты знаешь как. Ведь ты же всегда знала, что он со мной сделал.
Она покачала головой и что-то неслышно пробормотала, а затем тихо добавила:
– Ее я в обиду не дам.
– Меня ты не защитила.
– Тут ты права.
Вдали завыли сирены.
– Отдай ее мне! – снова попросила я, уже понимая, что опоздала. – Пожалуйста!
Мать покачала головой.
Если полицейские увидят меня здесь, они меня арестуют. Теперь я убийца.
Полицию вызвала моя собственная мать, а уж она на защиту мне не бросится, это ясно.
– Я вернусь за ней, – пообещала я. По щекам текли слезы. – Найду Рейфа, и мы вернемся.
Я выбежала из дома, спряталась за огромным рододендроном в палисаднике и наблюдала, как приехали полиция и «скорая помощь», как собрались соседи.
Мне хотелось ненавидеть убийцу, которой я стала, но я лишь радовалась его смерти. По крайней мере, тебя я от него спасла. От моей матери я тоже хотела тебя уберечь, вот только позаботиться о тебе в одиночку у меня вряд ли хватило бы сил. Я же никто – ни работы, ни денег, ни образования.
Без Рейфа у нас не было бы семьи.
Рейф. В его имени заключался для меня весь мир – он стал моей религией, моей мантрой, моей миссией.
Я вышла на Фёрст-авеню и махнула рукой. У обочины притормозил «фольксваген», весь разрисованный цветами. Водитель спросил, куда мне.
– В Салинас, – ответила я первое, что пришло в голову. Именно там я видела Рейфа в последний раз.
– Залезай.
Я села в машину, где радио хрипело «Ответ унес ветер».
– Курнешь? – предложил водитель, и я подумала: а чего бы и нет?
Говорят, марихуана не вызывает зависимости. Со мной это не сработало. Выкурив свой первый косяк, я уже не останавливалась. С того дня я и начала жить будто вечно под кайфом – по ночам не спала, трахалась на грязных матрасах с мужиками, имени которых не помнила. Но где бы я ни оказалась, повсюду искала Рейфа. В каждом крохотном калифорнийском городке я ловила попутки и объезжала фермы, где на ломаном испанском спрашивала про Рейфа, показывая его единственную сохранившуюся у меня фотографию, а рабочие настороженно разглядывали меня.
Так продолжалось несколько месяцев, пока я не добралась до Лос-Анджелеса. Я поехала в Ранчо Фламинго, посмотреть на дом, где выросла. После чего направилась к дому Рейфа. Прежде я там не бывала, поэтому нашла его не сразу. Рейфа я там увидеть не ожидала – и не ошиблась. Однако дверь мне открыли.
Его дядя. Это я поняла, едва старик появился на пороге. Глаза у него были такие же темные, как у Рейфа, как у тебя, Талли, а волосы такие же кудрявые. Мне он показался невероятно старым, морщинистым и поблекшим от работы под палящим солнцем.
– Я Дороти Харт, – сказала я, утирая со лба пот.
Старик сдвинул на затылок соломенную шляпу.
– Знаю я, кто ты. Это из-за тебя его в тюрьму упекли.
Что на это было ответить?
– Где он, скажите,
