Лети, светлячок [litres] - Кристин Ханна

Кристин Ханна

Лети, светлячок

Бенджамину и Такеру – вы каждый день показываете мне, что такое любовь. Моим родным – Лоренсу, Дебби, Кенту, Джули, Мак-Кензи, Лоре, Лукасу и Логану. Я живу благодаря каждому из вас, а наши воспоминания складываются в истории. И, наконец, маме. Нам тебя не хватает.

Очарование, можно сказать, гениальная особенность памяти заключается в том, что память взыскательна, капризна и случайна: образ душеспасительного собора она обрезает, зато навсегда запечатлевает стоящего рядом маленького мальчугана, который мусолит ломоть дыни.

Элизабет Боуэн

Если человеку довелось бы во сне пройтись по раю и в доказательство, что он побывал там, подарили цветок, то, проснувшись, он увидел бы этот цветок и воскликнул: «Ах да! Ну и что дальше?»

Из дневника С. Т. Кольриджа

Fly away by Kristin Hannah

Copyright © 2008 by Kristin Hannah

© Анастасия Наумова, перевод, 2024

© «Фантом Пресс», издание, 2024

Пролог

Склонившись над раковиной в туалете, она плакала. Слезы стекали по щекам и размывали тушь, которой она всего несколько часов назад так тщательно красила ресницы. Всем тут чужая, она тем не менее именно здесь и оказалась.

Горе – штука подлая. Вечно приходит и уходит, словно незваный гость, и никак его не уймешь. Сама того не осознавая, в этом горе она нуждалась. В последнее время горе – единственное, что дает ей ощущение реальности. Она поймала себя на том, что даже сейчас нарочно думает о своей лучшей подруге, потому что надо поплакать. Прямо как ребенок, который расковыривает болячку, не в силах остановиться, хотя и знает, что будет больно. Она пыталась справляться в одиночку. Честно пыталась. Да и сейчас по-своему пытается, просто иногда на плаву ты держишься благодаря одному-единственному человеку, а отпусти он тебя – и ты полетишь вниз, каким бы сильным ты ни был и как бы прочно ни стоял на ногах. Однажды, давным-давно, на темной улице, которая носила название улица Светлячков, она обрела единомышленницу.

Так все и началось. Больше тридцати лет прошло.

Талли-и-Кейт. «Мы с тобой против всего мира. Лучшие подруги навеки».

Но все заканчивается, верно? Ты теряешь тех, кого любишь, и тебе приходится искать возможность жить дальше.

«Надо оставить все это позади. С легким сердцем попрощаться».

Это непросто.

Она пока и не подозревает, что именно начнется совсем скоро. Что все вот-вот изменится. Из-за нее.

Глава первая

2 сентября 2010, 22:14

Выпивка слегка ударила ей в голову. Ощущение приятное – словно тебя завернули в теплый, с батареи, плед. Но, придя в себя, она вспомнила, где находится, и приятное ощущение улетучилось.

Она сидела в кабинке туалета, а на щеках высыхали слезы. Давно она уже тут? Она медленно встала, вышла из туалета и, протолкавшись через толпу в вестибюле кинотеатра, оказалась на улице. Осуждающие взгляды, которые бросали ей вслед красивые люди, пившие шампанское под блестящей люстрой девятнадцатого века, ничуть ее не трогали. Кино, похоже, кончилось.

Снаружи она сбросила свои лакированные лодочки и в одних дорогущих черных колготках зашагала под дождем по грязным улицам Сиэтла домой. Здесь идти-то всего кварталов десять. Дойдет, никуда не денется, к тому же сейчас, вечером, такси все равно не поймаешь.

Возле Вирджиния-стрит она заметила вывеску «Мартини бар». Снаружи, под козырьком, болтали, сбившись в кучку, курильщики. Хоть она и умоляла себя пройти мимо, но все-таки развернулась, подошла к двери, открыла ее и направилась к длинной, красного дерева стойке бара.

– Что будем пить? – спросил худой манерный парень с волосами мандаринового цвета. Железа у него на лице было столько, сколько не у каждого слесаря найдется.

– Одну текилу, – бросила она.

Осушив стопку, она заказала еще. Громкая музыка успокаивала. Она отхлебывала текилу и покачивалась в такт музыке. Вокруг болтали и смеялись. И сама она тоже словно приобщилась к этому веселью.

На табурет рядом с ней сел мужчина в дорогом итальянском костюме. Высокий и подтянутый блондин, ухоженный, со стильной стрижкой. Наверное, банкир или юрист. Для нее, разумеется, чересчур молод – вряд ли старше тридцати пяти. Сколько он, интересно, уже болтается тут, высматривая себе телочку посимпатичнее? Один бокал успел выпить или два?

Наконец он повернулся к ней. Судя по взгляду, он узнал ее, и это подкупило.

– Угостить тебя?

– Не знаю. А получится?

Неужто у нее язык заплетается? Так не пойдет. Да и соображает она уже туго.

Его взгляд переполз с ее лица на грудь и снова вернулся на лицо. Такой взгляд убивает любое притворство.

– Ну хотя бы угощу.

– Я обычно с кем попало не общаюсь, – сказала она. В последнее время рядом с ней только кто попало и крутился. Все остальные, те, кто был ей небезразличен, о ней позабыли.

Она чувствовала, как действует ксанакс, а может, то была текила. Мужчина дотронулся до ее подбородка – от ласкового прикосновения по ее телу пробежала дрожь. Какая самоуверенность, но к ней уже сто лет никто не прикасался.

– Меня зовут Трой, – сказал он.

Глядя в его голубые глаза, она ощутила бремя своего одиночества. Когда мужчина хотел ее в последний раз?

– А меня Талли Харт.

– Знаю. – И он поцеловал ее. Губы у него оказались сладковатые на вкус, отдавали ликером и сигаретами. А может, травкой. Ей захотелось раствориться в этой чувственности, растаять, точно леденец. Хотелось забыть обо всех ошибках, которые она совершала в жизни и которые привели ее сюда, к одиночеству в толпе незнакомцев.

– Поцелуй еще раз. – Она с отвращением услышала в собственном голосе мольбу. Так ее голос звучал в детстве, когда она, уткнувшись носом в стекло, ждала мать. Я какая-то неправильная, да? – спрашивала та девчонка всех желающих выслушать ее, но ответа так и не дождалась.

Талли подалась к нему, притянула к себе, но даже когда он поцеловал ее и прижался к ней, к ее горлу подступили слезы, и сдержать их не получалось.

3 сентября 2010, 02:01

Из бара Талли ушла последней. Двери у нее за спиной хлопнули, неоновая вывеска зажужжала и погасла. Сейчас, в третьем часу ночи, улицы Сиэтла опустели. Успокоились.

Покачиваясь, она шагала по скользкому тротуару. Надо же, стоило незнакомому мужчине ее поцеловать, и она разревелась.

Убогая. Неудивительно, что он сразу слился.

Точно волнами, ее