Поклажа для Инера - Агагельды Алланазаров
А если в селе умирала женщина, Амангуль непременно была одной из тех, кто убирал покойницу перед погребением… После Аганазара смерть уж не была для нее чем-то страшным или таинственным.
Вечерами, в тишине своего одинокого дома, она размышляла спокойно, без суеты: “Ну, теперь мне осталось… Да, наверное, не больше чем годика три-четыре… Еще помогу добрым людям, чем умею. А там пусть с миром земля упокоит и меня».
А годы все шли… Оглядываясь назад, Амангуль с удивлением видела, как же изменилась жизнь.
Когда появился здесь первый мотоцикл, что она подумала? Чудо! А теперь и мотоциклов кругом, и машин…
Не изменилось только одно: больше чем за восемьдесят лет она никому ни разу не была обузой. Лишь однажды с просьбой переступила порог кабинета начальника: крыша протекает, дайте немного шифера.
Начальник, веселый молодой мужчина, засмеялся в ответ:
– Ну ты старушка, так старушка… Сколько еще жить собираешся? – Мысленно Амангуль уже ругала себя, что явилась в этот кабинет.
– Что же я поделать могу? Не берет меня смерть!
И ушла… Было ей горько, но не за себя. Ей все казалось, что неудачный шутник задел память Аганазара. Теперь она словно бы слышала его голос:
– Зачем же ты просишь? Если б судьбе было угодно, чтоб мы жили в доме с шиферной крышей, разве она прибрала бы меня так рано? Предки наши жили в юртах. Разве ты настолько их лучше?!
Она часто разговаривала с сыном. Вот и теперь его голос звучал так ясно и… так укоризненно!
“Проклятые мои ноги! – думала Амангуль. – Как не споткнулись вы? Зачем принесли меня к этому начальнику?.. Баба! Баба и есть. Притащилась, расселась… ждали тебя!»
А начальник тот оказался странным человеком: шутить умел плохо, а делать умел хорошо. Ближе к зиме, присланный им самосвал завалил весь двор Амангуль дровами. А потом вдруг явились рабочие:
– Ишин илери, здравствуйте, мать Аганазара! Вот мы пришли к вам крышу чинить!
Каждое утро Амангуль обязательно затапливала печку. Увидев этот ранний дым, соседи знали: ночь для старой женщины прошла благополучно. Если же Амангуль не успевала вовремя затопить, к ней, как бы по делам, приходила Огульбиби эдже:
– Проснулась, мать Аганазара? Вот хорошо!
Огульбиби жила вся в семейных заботах… Муж ее, Сахатдурды, тоже ушел однажды на фронт и не вернулся. Но зато уж дети – таких поискать во всем селе! Что сын, что дочка: оба спокойные, вежливые, уважительные. Когда речь заходила о хорошей семье, непременно вспоминали Огульбиби.
Так уж повезло ей, что и невестка пришла в дом хорошая – характер открытый и работать умеет… Амангуль и Огульбиби любили посидеть да потолковать о жизни. Не всякой невестке это понравилось бы! А эта сама заварит старушкам чайничек чая. И прилежно выслушивает их советы, как простегать ватное одеяло, да как подобрать для кошмы узор понаряднее…
Так прошло десять лет и двадцать… Амангуль все жила.
Годы не брали ее, опаленную огнем горя… Приходя к ней в гости, родственники не раз дарили Амангуль эдже куски белой кисеи… на платок. Поблагодарив, Амангуль убирала материю. И – словно ее не было в доме!
Опустевший за годы войны теперь сундук Амангуль был почти полон кисеи. Она понимала: люди хотят утешить, хотят сказать ей: “Ты такая же, как наши бабушки и прабабушки. Мы уважаем тебя, мать Аганазара!». Да, они уважали тот очаг, хранительницей которого она была.
Но ни разу Амангуль не решилась накинуть заветный платок. Все казалось, что хоть один кто-нибудь да непременно окинет ее насмешливым, а то и презрительным взглядом: “Вырядилась. А ведь на это надо право иметь…».
Амангуль эдже умерла в дожливый, ничем не приметный день, каких много бывает перед наступлением холодов. Ранним утром Огульбиби вошла к ней дом:
– Проснулась, мать Аганазара? Вот и…
Амангуль лежала, зажав в руке лекарство “от головы», которое вчера вечером взяла у доброй соседки…
– Мать Аганазара! – тихо сказала Огульбиби и тихо вышла на двор. Так она в последний раз обратилась к Амангуль эдже. В день похорон ее поминали среди женщин, которым судьба не дала материнского счастья.
Я подошел к тому месту, куда должна была пристать маленькая лодка под белым парусом. Она была уже близко. Если б я крикнул: “Здравствуй, мать Аганазара!». Меня бы услышали. Но я молчал. А лодка вдруг развернулась и стала уходить от меня – в сторону куда-то, на запад, волны послушно бежали за нею следом. Скоро парус совсем затерялся среди облаков и белой пены. Море было пустынно, и сколько ни ждал я ее, всматриваясь вдаль, лодка под белым парусом так и не вернулась, не вспомнила обо мне.
Перевод С.Иванова
1985 г.
БАБУШКИНА СКАЗКА
В те давние времена она была одна-одинешенька. Одна во всей бесконечной Вселенной, сама себе хозяйка, сама себе царица. Не ведала она ни границ, ни пределов – все начиналось ею и ею же кончалось. А на моря и океаны разделилась она много позже, спустя века, тысячелетия. А если точно: когда печаль разбила ее материнское сердце…
Желание достигло цели. Так бывает всегда, если душа твоя стремится к чему-то сильно и страстно. Да, душа. Есть такая загадочная штука, которая даже заблуждение может выдать за истину. Особенно, если эта женская душа. А именно такая таилась в ней с самого рождения, хотя сама она и не подозревала об этом, не ведала, что уготовлены ей радость материнства и горечь его. Просто ей опостылило одиночество. Душа томилась в ожидании чего-то необычайного, неизведанного. Ветер привлек ее внимание, тот самый Ветер, которого прежде она и не замечала. С этого-то все и началось. И если б не Ветер, она б доныне не ведала своей истинной женской сущности.
И Ветер полюбил ее. Немудрено: она была молода и нарядна. Все шло ей к лицу: и легкий струящийся шелк, и черный ниспадающий тяжелыми складками бархат… Впрочем, дело-то совсем не в нарядах. Ветер… Что такому шелк и бархат? А он влюбился пылко и без оглядки.
Не простой оказалась эта любовь. Она стала причиной того, что робкое желание избавится от постылого одиночества сменилось тысячью новых дерзких, самых невероятных желаний. И день ото дня их становилось все больше и больше. Минуло спокойное время, когда пребывала она в безмятежной неге, отражая в своей бесконечной глади плывущие в вышине облака. Страсть овладела ею. Иной раз обольстительной кокеткой устремлялась она прочь, словно ей опостылило общество Ветра. Но это только распаляло его, и он простоволосый и босой, – взвивался вихрем, чтобы
