Поклажа для Инера - Агагельды Алланазаров
Зрелище это спокойное, а звук тяжелый – всякий раз мне кажется, что в воду рухнула стена… какого-то старого дома…
Я иду и смотрю на море, и вдруг вижу: по волнам бежит небольшая лодка под белым парусом. Откуда она взялась? Не пойму… Там, где сливаются небо и море, на воде только что лежали большие белые облака. Крохотная лодка словно бы вышла прямо из них. Я прикинул, где она может пристать и пошел к тому месту.
С непонятным волнением я следил за одиноким парусом в свинцовых волнах. О чем я думал минуту назад? Не знаю, а теперь уже думаю о тетушке Амангуль. Все о чем я думал прежде, теперь исчезло. Ее напоминала мне эта лодочка.
Тетушка Амангуль в белом платке идет по улице, и все смотрят ей вслед… На самом деле этого не было никогда!
* * *
…Женщины нашего села, когда обращались к ней, то чаще всего говорили: “Мать Аганазара» – знали, как ей это приятно…
Мать Аганазара… А ведь большинство из них пришло в село, когда самого Аганазара уже не было!
…Это случилось в тот день, когда она впервые перепеленала своего сына – такого крошечного и такого теплого, такого совсем-совсем беззащитного.
Амангуль взяла его на руки и поняла – раз и навсегда: вот это существо отныне будет определять всю ее жизнь.
Теперь у нее появилось столько радости и столько забот, которые были даже счастливей самой ее радости! То и дело мечты Амангуль поднимались над прекрасной, бесконечной жизнью Аганазара и улетали далеко-далеко. И так сладко, и радостно, и тревожно было думать о том, кем станет ее мальчик и какие родятся у него дети, и…
Ранним утром она распахивала дверь и с порога почтительно здоровалась со свекровью – таков древний обычай туркменских женщин. Аганазар, крепкий парнишка, сидел у матери на руках и нетерпеливо ждал, когда же его, наконец, отпустят на землю, чтобы с разбегу он мог броситься в родные бабушкины объятия…
Жаль что всего этого не мог видеть е муж. Как говорили ей потом через много лет, жизнь круто и несправедливо обошлась с ним. Она растила Аганазара без мужа. А сын рос на славу, тянулся, плечи мужские, широкие, походка свободная, взгляд спокойный и ясный. Сердце Амангуль вздрагивало от радости и печали: вылитый отец!
А по ночам тревожные, тяжелые думы одолевали ее: “Лишь бы судьба моего сыночка оказалось иной, – суеверно шептала она, – лишь бы…».
Но потом опять наступало утро… Да, хорошо ей тогда жилось. Как спокойно, с достоинством, со спрятанной в сердце гордостью она приходила на все торжества. Ей тогда вообще нравилось бывать на людях. Женщины, имевшие дочерей, заводили с ней душевные разговоры, что, мол, пока, наверное, спешить не надо, но разве плохо бы нам, например, породниться?..
Амангуль приветливо улыбалась и отвечала так, чтобы никого не обидеть. Она сама была матерью и хорошо понимала других матерей: радостей много, но и печалей хватает и хватает тревог.
В то же время она никак не могла привыкнуть, что с ее Аганазаром люди связывают такие серьезные мысли – планы всей жизни.
Глядят на него и надеются… А она все помнила его крохотым карапузом, который ранним утром глядит удивленными глазами на красное ровное солнце…
О, сколько же сомнений она испытала, сколько пережила всего!
К соседской дочке вдруг зачастила круглолицая девушка. Жила она довольно далеко – чего бы, спрашивается, ей сюда ходить?.. Подружки расстилали в тени дома кошму и принимались вышивать… И вдруг Амангуль услышала: не рукодельем заняты мысли той круглолицей! Она все говорит да придумывает, как бы повидаться с Аганазаром… Вот оно что!
И однажды, вернувшись откуда-то домой, Амангуль увидела своего Аганазара на дереве шелковицы – он собирал ягоды для этих двух… “вышивальщиц»! Завидев Амангуль эдже, круглолицая покраснела. Амангуль ответила ей строгим взглядом.
Та девушка давно уж стала хозяйкой в другом доме. Скоро будет нянчить собственных внуков. Но до сих пор, встречая ее, Амангуль удивительно ясно припоминает все… И горько думает: “Почему?! Ведь это зависило лишь от меня. Все хотелось получше найти, покрасивей… Сейчас не сидела б одна в пустом доме…».
А в ту далекую пору думалось ей совсем по-другому: “Куда торопиться-то? Успеем. Вот армию отслужит, тогда и женю».
Письма из армии приходили ласковые и спокойные. “Служба идет нормально», – так Аганазар обязательно писал в конце. А через год: “Мамочка! Меня посылают на командирские курсы!» – в словах его слышалась гордость…
И вдруг война! Та самая, которую люди потом назовут Великой и Отечественной… Как многое изменилось сразу. Причем такое, что казалось, совсем не должно меняться. Никогда!
Изменились даже письма Аганазара: они тоже стали военными – редкие, короткие, написанные торопливой рукой.
Однажды, вернувшись с работы, она уже собиралась лечь… Тогда ведь работать приходилось много. Часто Амангуль приходила едва ли не ночью… И вот в свете луны она увидела, как к ее дому спешит мальчонка одноногого почтальона. Амангуль тут же вспомнила о двух кусках сладкого шахнабата, которые ожидали того, кто принесет ей весточку от сына. Улыбаясь, она склонилась над сундуком, чтобы достать свой материнский гостинец. Но когда подняла голову… письмо лежало на пороге, а мальчонка бежал прочь – один по лунной улице… Словно Амангуль была ведьма....
В ту страшную ночь надломилась ее жизнь.
Она так и осталась в желтом платке, что носят пожилые женщины. И знала: никогда ей не повязать белый, который женщина, по обычаю, может надеть лишь в том случае, если достигнет полного материнского счастья, если до конца выполнит свой долг перед жизнью – станет бабушкой, сумеет соединить своею плотью день будущий и день вчерашний.
Долго она прожила потом, так долго, что устала от жизни… Тысячу новолуний пришлось ей увидеть! И ни разу никого она не обвинила в гибели сына. Думала: “Так решено было свыше. Провидение погасило жизнь моего Аганазара и, наверное, отдало его годы мне… Зачем?!».
Но не зря в туркменской пословице говорится, что народ, он, как ласковое солнце… Люди делились с Амангуль тем, чего не было у нее: они делились с нею своими заботами и радостями.
– Мать Аганазара! Амангуль эдже! Мы сына женим. Не сочтите за труд, помогите, пожалуйста, выбрать благоприятный день для
