Поклажа для Инера - Агагельды Алланазаров
С тех пор Светлоликие уже никогда не покидали небесных высот. В тот миг, когда узрели они гибель любимого младшего брата, исчезло нежное ласковое тепло, какое дарили они прежде. Сердце одного остыло навек, а у другого, напротив, вспыхнуло ярким пронзительным светом, зноем опалило все вокруг. Луной и Солнцем зовут теперь Светлоликих.
А мать оплакивала своих детей. Их бесчисленные трупы плавали черными островами, обуглившись под лучами немилосердного Солнца. Слезы матери были не в силах вернуть сыновьям жизнь: не успевала их исцеляющая влага достичь мертвых сердец, испарялась под лучами Солнца, оседая толстой коркой соли на трупах. Так образовалась Земля, на которой со временем посилились дети, чудом уцелевшие в великой схватке.
Давно это было, много тысяч лет назад, но у матери все в памяти. К тому же Ветер, день и ночь разгуливающий по свету, приносит ей вести одну горше другой. Дети враждуют между собой, обагряя землю кровью, забыв, что земля – это прах их пращуров. Из поколения в поколение тянутся войны, жестокие, бессмысленные. И больно это матери, ибо с каждой новой жертвой все тяжелее становится твердь мертвой земли.
Всякий раз, когда Ветер приносит новую скорбную весть, начинает она стенать и метаться, обезумев от горя, не в силах совладать со своим истерзанным печалью сердцем. А какая мать, потеряв дитя, не страдала также отчаянно, как и она? И разве в силах стон передать всю боль материнского сердца? Бьется она о землю, а потом восстает до самого неба и оттуда валится обессиленная на прибрежные острые камни. Так казнит она себя вечно… Лишь изредка сменяется ее отчаянье тихой печалью: разметав по плечам седые волосы, припадает мать к груди своего мертвого дитя, в напрасной надежде вновь услышать удары его сердца…
Перевод А.Говберга.
ЗВОН КОЛОКОЛЬЧИКА
Сапар вообще не любил лета, а нынешнее, как назло, выдалось особенно жарким. Каждое утро солнце спешило повыше подняться и принималось сушить и жечь землю. Посвежевшая было за ночь растительность теряла цвет и обессиленно сникала. Жара заполняла собою все вокруг, прозрачным маревом дрожала в воздухе. Да и сам воздух, казалось, выгорал – нечем было дышать. Сапар смотрел в окно на побелевший от зноя больничный двор и думал о том, что лето, наверное, хочет положить весь мир в свой казан и варить до тех пор, пока ничего живого в нем не останется…
С утра забегала старшая дочь, они немного посидели в тени, но Сапар скоро устал и захотел вернуться в палату. После свежего воздуха в нос ударил особый, извечный больничный запах, от которого Сапара слегка мутило с непривычки. Он старался отвлечься и думал о приятном. О том, что Говхер постаралась и принесла его самые любимые кушанья. О том, что жена-покойница научила дочерей вкусно готовить… Но есть не хотелось. Сапар прилег на кровать, подложив повыше подушки, и стал смотреть в окно. Жара все усиливалась, превращая двор в раскаленный тамдыр. Самые непоседливые обитатели больницы предпочли вернуться в духоту палат. Снаружи оcталась только молодая пара.
Женщину Сапар знал – она была из их отделения, на днях ее оперировали. И парня он вспомнил. Как раз, когда привезли Сапара, парень этот, только что узнав, что жену его забрали в больницу, ворвался на мотоцикле через пролом в заборе прямо на больничный двор. На шум выскочила женщина в белом халате и, не желая слушать никаких вопросов, стала его выгонять. Она кричала до тех пор, пока он не убрался со своей тарахтелкой за ворота, так ничего и не узнав о здоровье жены…
И вот теперь они сидели рядышком, тихо разговаривали и улыбались чему-то, известному только им двоим… Глядя на них, Сапар смягчился сердцем, и жара уж не казалась ему такой жестокой. Дышать стало легче, и он уснул.
Разбудили его звуки оркестра. Мимо больницы двигалась похоронная процессия. Наверное, простившийся с миром был военным – за гробом шло много людей в военной форме. Сапару вспомнилось, как они хоронили погибших в бою товарищей… Больно уколола мысль о том, что совсем мало осталось людей, прошедших войну. Не с кем поговорить о тех горячих годах, “похвастаться» ранами… Уходят старики… И его час, как видно, близок… Чтобы не раскиснуть совсем, Сапар старался не смотреть в ту сторону, но глаза сами находили раскинувшееся у горизонта кладбище…
Утром, когда вошел доктор, Сапар лежал бледный, в испарине, уставившись в одну точку.
– Что, яшули, свинец мучает?
– Нет, дружок, только переведи ты меня в западное крыло!
Врач в недоумении посмотрел на старика, потом подошел к окну…
– Хорошо, яшули, переведем.
* * *
Третий день Сапар Караяглы в больнице.
– “Фашист” проснулся, – говорил он о своей болезни. “Фашистом» называл Сапар сидевший в нем осколок, память о взятии Кенигсберга. Тогда, в сорок пятом, не смог этот “фашист» одолеть Сапара, добрался он до родного дома, женился, стал отцом четверых детей.
Дочерей своих он назвал Говхер, Мерджени и Дурдана. Друзья шутили: “Эге, Сапар, да ты лучшие драгоценные камни, все жемчужины и кораллы раздал своим красавицам на имена, что же нашим останется?». А и вправду хороши были дочки у Сапара Караяглы!
И вот, наконец, у Сапара родился сын. Он дал ему имя Торе, хотя по традиции так называли четвертого мальчика в семье – девочки не в счет. Но Сапар не хотел обижать своих дочерей. Люди удивлялись этой его прихоти, а он отшучивался: “Пускай мальчишки думают, что у моего сына есть три старших брата и что лучше его не трогать!».
Дети были очень привязаны к Сапару, и он с удовольствием возился с ними. Была у них любимая игра: когда Сапар, облокотившись на подушки, пил чай, дочки, изображая птиц, взмахивали ручонками и бегали вокруг него. Малыш Торе семенил следом. Потом они всей
