Контузия - Зофья Быстшицкая

Это была первая тема, которая сравняла различие между нами. Видимо, крещением моим, актом причастности к племени этих женщин был обрядовый визит в кабинет. Когда я вернулась, на меня посыпалось из-за тарелок их санкционированное данным фактом любопытство. Как хорошие знакомые, спрашивали меня о разных сторон: «Ну и что, что врач сказал?» — а я ответила в соответствии с истиной, хотя это выглядело несколько невежливо и напоминало увертку, что ничего не сказал. Они же довольно легко приняли это к сведению и поддакивали мне без всяких претензий, потому что здесь преимущественно так и принято, а врачи только на операционном столе знают что-то побольше. Потом, уже за компотом, занялись старушкой, поскольку она была выключена из нашего круга. Она как раз очнулась, села на кровати и заявила во весь голос: «Не пойду я домой, как я могу теперь туда пойти, такая? Кому я нужна, да вы что, люди добрые, толкуете!» — и вновь закрылась одеялом. А женщина с косметикой, у которой не было никакой диеты и которая как раз чистила грушу, понимающе-многозначительно взглянула на меня: «Бунтует наша старушенция, а место для других нужно. Это у вас опухоль в груди?»

Я кивнула, и стало быть, теперь они знали обо мне уже все, что тут возможно знать. Я прилегла, очень усталая, готовая выслушать все, чем они заполняют время. Не премину заметить, так оно и должно быть: при этом неродственном свойстве люди выставляют напоказ разные тайны, обычные и те, что скрыты глубже, которые в другом месте старательно зарыли бы в себе, к глубочайшей заботе своей собственной, единоличной жизни.

По горизонтали, поверх подбородка, через белую эмалированную дугу с моей еще пустой табличкой здешней биографии в ногах я смотрела на товарок, и они казались мне все одинаковыми, во всяком случае, те, что перед глазами. Наблюдать было не так уж трудно, после обеда они как бы ожили, четыре из них выбрались из постели, ходили в коридор, за ширму, звенели посудой, прохаживались передо мной, время от времени задерживаясь для краткого разговора, а я искала действительно больных, то страшное несчастье, которое должна была здесь встретить. Ну да, лежит несколько человек, все верно. Но остальные-то? Чего же я ждала одиннадцать дней, чтобы увидеть этих шустрых бабеночек, это движение, такое обычное, повседневное, это же какая-то мистификация! Только меня не оставляли в покое, все еще я была нужна. Вновь велели мне встать и идти, опять туда же, только осматривали уже в ином составе — людей в белых халатах было четверо.

Я хочу придерживаться последовательности в этом ходе событий, в этих днях, а также в обстоятельствах, чье время наступило, и мучаюсь с этим упорядоченным описанием, потому что теперь с ним необходимо считаться. Человек, никогда не бывавший в такой больнице, не знает, какую ценность приобщения имеет какой-нибудь анекдот о каком-то моменте, о любом случае, когда другой человек взаимооткрывается. Это вообще важно в сосуществовании, конечно, от этого исходит бодрость и людское тепло, но я пишу о любви взаимооткровений, так как именно там все делалось как-то на ходу и в то же время, при необходимости ждать, или принимать решение, или задаваться вопросами относительно своей судьбы, вопросами без ответа, там было именно так. Мне кажется, что уже в этом отношении тут представал эксперимент, равного которому не было в моем запасе наблюдений, откуда пишущий человек черпает заряд для своей работы. Правда, он не всегда взрывается угрозой или вознесением на вершины познания. Познания иных, познания себя, как выпало мне в удел. Но с той минуты, как я переступила порог этого обособленного мира, события приобрели ритм и трудно их умышленно синкопировать. Пусть в этой книге с самого начала иная каденция, произошло это совершенно естественно, без определенного умысла. Впрочем, я не знаю, соответствуют ли плоские рассказцы-картиночки, без проникновения в их суть, требованиям современного потребителя, достаточно ли ему хронологического сюжетца, которых столько вокруг него каждый день, хотя бы в других средствах массовой информации, в телевидении, в печати, репортажах? Похоже, что нынешний человек, который творит сам себя и, стало быть, ищет дополнительных реакций данного нам мира, требует от писательства чего-то большего. Он хочет вместе с автором вглядываться в мотивы и условия, которых не бывает в чистом сочинении, состоящем из всяких перипетий, порожденных концепцией героев. А читая осмысленно, он старается в ходе этого кое-что познать, хотя бы определяющие факторы жизни, отличной от его собственной. Чтобы принять ее или отвергнуть. Разве не это является функцией чтения, этого самого интимного из похождений интеллекта, раз уж оно все равно не должно быть всего лишь глотанием печатной бумаги?

Так мне кажется, но вот я двигаюсь к заключению этой книги и знаю, что уже не много возможностей осталось у меня для общения исключительно с собой в этой людской толчее, в этой обстановке, сменившей мои замкнутые стены, которые легко воспроизводили мне эхо моего голоса во всех его проявлениях.

Хотя там, в тот же самый день, четыре врача должны были возложить мне на плечи очередное решение, содержание которого потом предстояло осмыслять уже в одиночку. Но перед этим они встали вокруг меня, они, судьи без власти, без возможности выносить безошибочный приговор. Был среди них доктор М., который уже сыграл свою партию и теперь держался как бы на втором плане. К профессиональному рукоприкладству приступили другие: адъюнкт, анестезиолог и патологоанатом. Так что я переходила из рук в руки, голая по пояс, не испытывая стыда, покорная и вновь выжидающая, свершалось балетное представление, наклоны, движения рук, шаги ко мне и назад, повторялись фигуры в этом врачебном па-де-катре, я уже не знала, где у меня болит: то ли от их пальцев, то ли внутри меня, самостоятельно, то ли в левой груди, а может быть, в правой; я уже сама включаюсь в ритм в пределах дозволенного мне, все время подгоняемая, то напрягаюсь, то расслабляю мышцы торса, поднимаю руки, чтобы они могли хватать меня беспрепятственно, иметь доступ к пунктам дополнительной информации, я уже знаю об этих железах, а теперь и там ни в чем не уверена, мне кажется, они набухли, то ли защищая организм, то ли от того, что их жмут, все по очереди; я с трудом глотаю слюну, потому что и в горле у меня что-то застряло, может быть, это опасно, о чем они еще не говорят, а может быть, это всего лишь таблетка, я уже