Контузия - Зофья Быстшицкая

мнение о нем, пусть улыбнется, пусть раздуется от довольства, это мой ему презент. Он был смуглый, видимо загорелый — или от рождения или от недавнего солнца, — этот колорит подчеркивали темные очки, за которыми он скрывал глаза, что мне мешало, потому что я хотела во время исследования смотреть в них. Он мог быть мужчиной, я могла быть женщиной, с соответствующими улыбками, но там обязывали иные правила. Я стояла перед ним обнаженная, отвернувшись, хотя знаю, что он меня не видел, так как смотрел только на свои руки и мои груди, из них левая была гораздо важнее, потому что в ней было это место, этот орешек, первопричина всего. Пальцы у него были ловкие, пальцы хирурга, не у каждого такой талант в руках, талант всегда на грани риска, который может привести и к успеху, и к гибели. Достаточно слишком довериться ему. Но сейчас руки у него слепые, они мнут, ищут, давят на лимфатические узлы, я уже знаю, что это важно, оттуда как раз поступает сигнал тревоги, если этот сигнал есть, но не всегда; там, бывает, находится центр болезни, это я уже знаю, но теперь одно механическое неудобство, кроме него, я не чувствую в ткани ничего, он велит расслабиться, хотя результата все равно никакого: ведь мы оба выполняем только обязанность, чтобы соответствующим жестом продемонстрировать полное незнание. Происходит это довольно долго, и я чувствую, как мне нужна сигарета, чувство это просто неожиданное, вероятно, подсознание хочет увести меня отсюда, но не оно передает мне теперь импульсы, так что я убегаю иначе.

Такой вот красивый врач и раздрызганная, малость подпорченная пациентка, это тоже можно описать: представим, что больная поддается импульсам совместной игры ради нее, и вот в ней возникает чувство к мужчине, потому что он же не первый встречный, она же от него зависит, именно он видит ее полуголой, и их связывает тревога, такое осложнение рождает влечение, и этот проблеск чувства, конечно же, взаимен, иначе не было бы всей этой истории, итак, расцветает возвышенный клинический роман, немножко по касательной, потому что ничего общего с конкретным сексом тут быть не может, только некая горячая линия между ними, без жестов, без слов, но тем лучше, можно уводить рассказ в глубь недосказанностей. Оба отлично знают, в чем дело; они бывают рядом чаще, чем любая пара в начальный период, без ограничения дарованного им мира, это может повысить температуру, но что поделаешь, судьба тяготеет над ними, врач оперирует женщину и вынужден что-то ампутировать, тут несколько сцен — сплошная мелодрама, потому что перед этой несчастной и литератором становится проблема эволюции чувства к женщине-неженщине, уже другой, искромсанной навсегда, ведь у врачей нормальное воображение, а он же собственноручно выбросил из нее этот кусок больного мяса, и что тогда победит: взаимное психологическое влечение, потребность в продолжении или зрелище в операционной, уродство тела во время каждого обследования, ведь ей же надо встать перед ним обнаженной, как ни перед кем другим, но после всего она предстать уже не смеет. И скрыть ничего не может, он своего нового лица уже не скрывает, и так далее, в этом духе… Так я прокручиваю эту чепуховину, пока врач делает, что ему надо.

Не раз в жизни меня выручали подобные сочинения, тогда я могла удаляться от себя, открывая калитку в сознании, потому что тяжелое время никогда не является временем потерянным. Во всяком случае, для тех, кому приходится столько всего нагромоздить, чтобы так мало передать другим.

Но действительность разгоняет все бредни, и этот случайный, официальный человек велит еще раз описать мою жизнь в болезнях, записывает, как положено, этого маловато, до сих пор я как-то держалась. И я говорю, так как не могу, для себя не могу этого не сказать, что никаких новообразований в нашей семье не бывало. Врач объясняет: «Это не имеет значения». Тогда я захожу с другого бока, что, конечно, были случаи туберкулеза, я и сама болела. Разве это не исключает? Так я слышала всегда, так все говорят. А он объясняет, не поднимая головы от бумаги: «Явно не врач вам это говорил. В таких делах ничто не исключено». Потом велит мне идти, но я еще не сдаюсь, хоть и в дверях, спрашиваю его, как ему кажется, что он думает после этого осмотра. И слышу то, что заслужила: «Ничего не могу вам сказать». И я вместо того, чтобы идти в палату, сажусь в коридоре на первый стульчик, выкуриваю три сигареты, одну за другой, одну за другой. Я не утверждаю, что в эту минуту я могла раздумывать над собой, над сущностью и функцией надежды или над тем, что мне теперь, после этого заявления, остается. Я сидела, опершись локтями в колени, время от времени стряхивала столбик пепла, и тут — неизвестно откуда — пришла одна только окольная мысль об успехах медицины, о нашей атомно-лунной эпохе и блестящих победах человеческого познания. Худосочная же, средневековая мудрость — для тех, кто в ней нуждается.

После всей этой беготни, после такого разговора с врачом я чувствовала только жар в лице и бетон в желудке. А потом мне велели идти в мой угол с койкой, потому что уже обед. Я не тронула его, суп и котлета очень уж не связывались с бетоном в одно целое для переваривания. Впрочем, и гордый профиль у окна пренебрег всяким питанием, только взывал о чем-то одним дыханием, обращаясь теперь к молодой женщине, городской, не из лежащих здесь, которая неизвестно как подле него очутилась. Октябрь уже погасил солнце, и на этом изменившемся фоне я увидела, что профиль — это зеленовато-мертвенное лицо крупной женщины.

Миниатюрная старушка в моем ряду тоже как-то лениво ела кашицу, размазанную в миске, поковырялась в ней и тут же опять погрузилась в дрему. Не удивительно, так как все в ее пищеварительном тракте было перекорежено. Ей зашили еще и прямую кишку и вывели сбоку отверстие для выделения. На отверстие она надевала пластиковый мешочек, который, как мне объяснили, она уже сама могла менять и прикреплять. Женщины говорили о ней, как будто ее не было, что она ловкая и умелая, а вечно в полусне, потому что у нее болят швы, у нее их много, в разных местах, и врачи хотят как-то облегчить положение бабусе, поэтому что-то ей дают и днем и ночью. А что еще можно для нее сделать? Пусть спит. А потом видно будет. Пока что ей назначен даже срок выписки, она же