Восьмая шкура Эстер Уайлдинг - Холли Ринглэнд
— Спасибо, — сказала Эстер. Она сама не знала почему — благодаря легкому опьянению от пива, или тому, что ее перестало терзать похмелье, или же тому, что она сидела сейчас в кафе с Лайзел, сама по себе и так далеко от дома, — но чувствовала Эстер себя просто отлично.
— Ну а вы? — Лайзел снова перевела разговор на Эстер. — Что вы о себе расскажете? Надолго сюда?
Эстер задумалась над ответом. Щедрость Лайзел оказалась заразительной.
— Черт с ним, с бюджетом. Давайте я закажу нам еще и тогда уж буду отвечать.
Прошло немало времени. Эстер и Лайзел так и сидели за столиком у окна, только переключились с пива на чай. День клонился к вечеру, но на улице все еще было светло. От такого долгого дня кружилась голова. Эстер отпила еще чая. Лайзел, пристально вглядываясь в собеседницу, слушала ее историю. Эстер все говорила и говорила. Она поделилась с Лайзел всем: и как она росла в тени Ауры, и как они отдалились друг от друга, когда Аура уехала. Как она, Эстер, бросила университет после исчезновения сестры. Как пугающе гудела тишина в Ракушке, когда отозвали поисковую группу. Когда дело передали коронеру. Как тикали на кухне часы с Морским мужем, чьим уделом стало вечное ожидание. Как она медленно сходила с ума; как сползали по стенам темно-золотистые пятна света в день, когда ни отец, ни мать не пришли на встречу с психологом. Как она отправилась на запад. Как вернулась домой. Рассказала про вечер памяти. Про дневник Ауры. Про сердечки, которые сестра рисовала вместо знаков препинания. Про семь изображений, «Семь шкур». Про татуировки сестры. Про ее, Эстер, собственное путешествие в Копенгаген. Про то, как она узнала о Софусе — человеке из жизни Ауры.
— Не знаю, что и сказать, Эстер. Мне жаль, мне страшно жаль, что ты прошла через все это.
— И вот я здесь. — Эстер улыбнулась, но в глазах стояли слезы. Она рассказала Лайзел почти все — умолчала только о записке Ауры. Эстер старалась не забираться так глубоко к себе в душу, сторонилась этой тайны, старалась, чтобы та и дальше оставалась поглубже в зарослях, буераках и колючках. — И вот я здесь, — повторила она — больше для себя, чем для Лайзел. — Прости. Я еще никогда никому столько не рассказывала. Ни одному человеку. Зато душу очистила перед тобой, незнакомым человеком.
Лайзел грустно улыбнулась:
— Добро пожаловать в хостел-клуб, Эстер. У хостелов особая магия: это дом на час, минута идет за минутой, и ты делаешь выбор, основываясь на том, как ты себя чувствуешь прямо сейчас. Точек опоры нет ни в прошлом, ни в будущем. Просто мы обе в Торсхавне, сидим и пьем чай. И это хорошо.
— Да, хорошо. — Эстер улыбнулась и потерла грудь. — Но ведь это еще и странно? Взять — и выложить всю подноготную человеку, которого только что встретил?
— Привыкнешь и будешь думать, что так и надо. — Лайзел отпила чая. — Ты хорошо сказала — «выложить всю подноготную». — Она допила чай, еще остававшийся в чашке. — Можно задать тебе вопрос? Про подноготную правду?
— Да.
— Что дальше?
— В смысле?
— Ну вот этот парень, бывший жених твоей сестры, о котором ты еще пару недель назад ничего не знала. Софус. Сколько до него — пара кварталов? Он знает все о твоей сестре, но не намерен раскрывать карты?
Эстер кивнула.
— Когда ты собираешься навестить его в следующий раз?
— Я явилась без предупреждения, и мне кажется — ему решать, когда мы увидимся. Он знает, где я остановилась. — Эстер вздохнула. — А еще я стараюсь не забывать, каково ему. Да, они с Аурой расстались год назад, но он узнал о ее смерти только сейчас. И даже если это он порвал с ней, известие о ее смерти для него все равно шок.
— Но ты же не знаешь, как все было на самом деле? Что это Софус порвал с Аурой?
Эстер помолчала.
— Да, ты права. Разрыв вполне мог произойти по желанию Ауры. Но в первом варианте просто смысла больше: он бросил Ауру, поэтому она и вернулась домой в таком ужасном состоянии.
К ним подошел официант:
— Может быть, еще чаю?
Эстер попросила принести еще.
— Я бы очень хотела взглянуть на этот дневник, — сказала Лайзел, когда официант ушел. — Он у тебя с собой?
Вспышка паники — но Эстер вспомнила, что дневник остался в рюкзаке, в номере хостела. Странное чувство: она даже не подумала взять его с собой.
— Я оставила его в номере.
— Мне кажется, татуировки твой сестры были чем-то вроде… карты?
— Может быть. Не знаю. Я не знаю, как ориентироваться по этой карте, где искать ответы, потому что даже не знаю, какие вопросы задавать.
Принесли новый чайник, и Эстер с Лайзел налили себе по чашке.
— Дневник… — проговорила Эстер, подавшись вперед. — Я как будто держу душу Ауры и все ее истории в руках, прямо перед глазами, под ярким светом — но ничего не могу прочитать. Они прямо передо мной, но я мало что могу разобрать. Не понимаю. Не знаю, что я здесь делаю.
Взмах драгоценных крыльев. Линии сердца.
Лайзел накрыла ладони Эстер своими.
— Но ты сказала «да», Эстер. Ты сказала «да» жизни. Когда тебе показали этот дневник. Ты здесь. Ради себя. Ради сестры. Чего еще тебе от себя требовать? Ты появилась в решающий момент.
— Но меня продолжает точить червяк, про которого ты говорила. — У Эстер перехватило горло. — Лайзел, я иду против себя, а не к себе.
Взгляд Лайзел стал твердым.
— Все не так уж очевидно, да? Иногда мы можем выяснить, где наши границы, только пройдя через кризис.
— Может, ради такого разговора снова переключимся на пиво? — полушутливо спросила Эстер.
— Смысл кризиса в том, что иногда кризис — единственная возможность достичь той точки, где нам придется выбирать. — Лайзел отпила чая.
— Что выбирать?
— Страдать ли дальше. Или подняться над страданием и жить.
— Но как? — со слезами в голосе спросила Эстер. — Как жить в страдании — и не сломаться? Как у тебя получилось подняться над страданием?
