Мулен Руж - Пьер Ла Мюр
Он подался вперед, и взгляд его подобрел.
– Я же вижу, месье Тулуз, как вам неприятно выслушивать все это, но я должен был раскрыть перед вами сущность этой гадины. Вы же человек из приличного общества. – Он улыбнулся, заметив выражение удивления на лице Анри. – Да, да. О вас я тоже все знаю. Видите ли, работа у нас такая – знать все про всех на своем участке. Я даже знаю о месье графе, вашем отце. Его лошадях, птичках и…
– Раз уж вы, похоже, все равно все про всех знаете, – с вымученной улыбкой заметил Анри, – то, может, расскажете мне что-нибудь и о своей семье? Кстати, она у вас есть?
При упоминании о семье лицо Пату чудесным образом изменилось. И цепкий, проницательный взгляд, и жесткая линия волевого подбородка – все это словно мгновенно растаяло.
– У меня есть только дочь, месье Тулуз, но что это за девочка! Лучшей дочери, чем моя малышка Евлалия, нельзя и пожелать. Настоящее сокровище! Божественно готовит, сама шьет, содержит дом в порядке и чистоте. Вы бы видели, какие тапочки она мне связала!
Анри живо представил себе сурового сержанта полиции нравов в вязаных тапочках.
– Что ж, вы счастливый человек.
К его величайшему удивлению, Пату испустил протяжный вздох и грустно покачал головой:
– Я был им, но моему счастью приходит конец. Моя маленькая Евлалия скоро выйдет замуж. Нет-нет, вы не подумайте, я вовсе не возражаю против ее замужества. Ее жених человек порядочный и достойный. Я навел о нем кое-какие справки…
– Кто бы сомневался.
Но Пату, похоже, не заметил его иронии и с воодушевлением продолжал:
– Это превосходный, подающий надежды молодой человек. У него прекрасное будущее. Сейчас он служит охранником в тюрьме Рокет, но его недавно повысили и перевели в секцию, где содержатся приговоренные к казни на гильотине. Значит, ему доверяют. Попомните мои слова, со временем он обязательно дослужится до капитана, а может быть, даже и до инспектора.
Он отпил очередной глоток молока и вытер свои роскошные усы тыльной стороной ладони.
– Но все равно мне будет очень недоставать моей крошки Евлалии.
Сам не зная почему, Анри не мог заставить себя возненавидеть этого беднягу, который только что разбил вдребезги его мечты о счастье. И он тоже был по-своему одинок. Анри затушил сигарету и подал знак официантке.
– Я безмерно благодарен вам за то, что вы рассказали мне о Мари. Я целиком и полностью согласен с вами, а также мне хотелось бы принести вам свои извинения за вчерашний обман. Жаль, что вы еще тогда не отправили ее в Сен-Лазар. И если я могу что-нибудь сделать для вас, чтобы искупить свою вину, то буду рад служить вам.
– Да, месье Тулуз, можете. – На лице Пату проступил румянец смущения. – Я уже очень давно мечтал заказать портрет моей крошки. Теперь, когда она выходит замуж, то, если бы у меня был ее портрет, я смог бы повесить его над камином. Мне бы тогда не было так одиноко.
Вот она, ирония судьбы! Человек разбил тебе сердце, и в благодарность за это ты рисуешь портрет его дочери.
– Для меня будет большим удовольствием написать портрет мадемуазель Евлалии. Приводите ее ко мне в студию влюбое время. – Анри улыбнулся. – Полагаю, адрес вам давать не надо. Вы и так уже все обо мне знаете.
Вечером возвратившись в студию, он заметил, что мадам Лубэ уже накрыла стол к обеду. В ведерке со льдом охлаждалась бутылка шампанского. В вазе стояли великолепные цветы. Комната чисто убрана, плита растоплена, кровать застелена. Милая мадам Лубэ! Анри мог без труда догадаться, что она думала по поводу его затеи. Временами ему даже казалось, что он слышит осуждающее цоканье ее языка.
Что ж, завтра все останется в прошлом и будет забыто. А сегодня после обеда он прогонит Мари… Пату был прав. Она еще та штучка…
– Гляди!
Мари стояла в дверях, облаченная в дешевое платье из черного вельвета, перекинув через плечо боа из перьев.
– Настоящий бархат! Красиво, да?
Она прошлась по комнате.
Время близилось к полуночи. Анри провел целых пять часов, сидя на краешке дивана, на полу рядом с которым стояла початая бутылка с коньяком, напряженно прислушиваясь к каждому шороху, взволнованно замирая всякий раз, когда на лестнице раздавались шаги, и чувствуя нарастающее раздражение и злость с каждым очередным разочарованием. Шлюха, презренная шлюха! Она не вернется! Они с Бебером, наверное, здорово повеселились, насмехаясь над уродливым карликом, который спас ее от полиции! Ведь наверняка она побежала к своему напомаженному сутенеру, чтобы отдать ему ту новенькую, хрустящую бумажку в сто франков, полученную от калеки-идиота…
Он молча глядел на нее, все еще ощущая прежнее раздражение, усталость – и при этом чувствуя себя бесконечно счастливым. Она вернулась…
– Да что с тобой такое? Ты заболел? Почему ты молчишь? Тебе не нравится мое платье? Я купила его у подружки. Совсем недорого. – Она опустилась на диван рядом с ним. – Но все равно пришлось отдать за него пятьдесят франков. Настоящий бархат очень дорог. Ты только пощупай материал.
– Пятьдесят франков за эти лохмотья? – Вместе с облегчением он испытал новый приступ злости. – Да оно и десяти не стоит! Но мне все равно. А как насчет обеда? Кажется, ты обещала вернуться к семи?
– Десять франков! – презрительно фыркнула она. – Сразу видно, что ты ни черта не разбираешься в платьях! Да и откуда тебе знать-то? В платье самое главное материал. Ты только пощупай, какая материя. – Она прижалась к нему. – Только потрогай! А потом говори, можно ли получить такое за десять франков!
Анри оттолкнул ее. Девушка опрокинулась на спину, и он почувствовал ее удивление. Она никак не ожидала что у него могут оказаться такие сильные, мускулистые руки, которыми ему приходилось изо дня в день хвататься за перила лестницы.
Внезапно ему очень захотелось остаться одному, заснуть и никогда ее больше не видеть. Ему хотелось, чтобы она убралась отсюда вместе со всем своим враньем, пронзительным голосом и дешевым платьем.
– Ну ладно, ладно, – устало кивнул Анри. – Да, это настоящий бархат, и ты заплатила за него пятьдесят франков. Ты умница, и я очень рад, что ты пришла. Но
