Мулен Руж - Пьер Ла Мюр
– А как вы узнали, что она ночь провела у меня?
– Как? – И снова снисходительная улыбка. – Я шел следом за вами. Вот так. Видел, как вы свернули на улицу Коленкур, где вы живете. – Он упреждающе поднял руку. – Нет, в этом нет ничего страшного. Спать с девушками – особенно с такой хорошенькой, как Мари, – не преступление. Все мы когда-то были молодыми и понимаем, что к чему, но… – Он замолчал, и улыбка исчезла с его лица. – Я не хочу, чтобы она ошивалась в моем районе.
Он произнес эту фразу, делая ударение на каждом слове и ударяя в такт словам ладонью по краю столешницы.
– У нее нет карточки, нет права приставать к прохожим на улице. Это же просто бродяжка. Возможно, она здорова, а может, и нет. Мы же призваны следить за здоровьем людей. Нам, если хотите, деньги за это платят. Не подумайте, что я сую нос в ваши дела, месье Тулуз. Держитесь от нее подальше. Послушайте доброго совета, гоните ее в шею. А если заупрямится, то просто скажите мне. Я сам о ней позабочусь. Я видел сотни таких, как она. Они рождаются в трущобах; порок входит в них вместе с молоком матери. Их детство проходит в сточной канаве. Когда им исполняется пять, родители отправляют их работать – просить милостыню. В двенадцать они отдаются всего за пять су по разным закоулкам. А в пятнадцать уже начинают заниматься уличной проституцией. Но только регистрироваться в качестве проституток в префектуре и получать карточки не хотят – боятся являться дважды в месяц на медосмотр в Сен-Лазар. К тому же сами они, работая на улице без карточки, просто-таки упиваются собственной сообразительностью; хотят проверить, как долго им удастся ускользать от нас. Все это, конечно, очень здорово, но только я не хочу, чтобы она тут ошивалась.
Тон его голоса снова стал зловещим.
– Меня не волнуют ее похождения на стороне, но, если она только попробует обделывать свои делишки на моей территории, я упрячу ее в Сен-Лазар. Возможно, это несколько остудит ее пыл.
Анри сосредоточенно разглядывал кончик своей сигареты.
– А вы, похоже, знаете слишком много о девушке, которую видели всего с минуту, да и то в темноте. Вам никогда не приходило в голову, что вы можете ошибаться?
В глазах полицейского заиграли смешинки.
– Это не тот случай, месье Тулуз, не тот случай! Про эту девушку я знаю решительно все. Кто она такая, откуда – все, одним словом. Помните, вы остановились под фонарем и она попросила у вас сигарету? Вы меня не видели, но я стоял всего в нескольких метрах у вас за спиной. Когда она наклонилась, чтобы прикурить, мне представилась прекрасная возможность разглядеть ее лицо. Я ее узнал. Не сразу, но я все же сказал себе: «Балтазар Пату, дружище, а ты ведь уже где-то встречал эту потаскушку». Сегодня утром у меня появились кое-какие соображения на сей счет. Так что я просто навел кое-какие справки. И не ошибся.
Вдоволь насладившись эффектом, который произвели его слова на Анри, он снова набил свою трубку и сделал несколько шумных затяжек.
– Да, я оказался прав, – кивнул Пату, взмахом руки разгоняя облако табачного дыма. – Ее зовут Мари Франсуаза Шарле. Родилась она на улице Муфтар. Никогда не слышали о таком месте, а? Ну, вообще-то не много потеряли. Даже в районе Тампля нет таких загаженных улиц, как там. Местечко в самом сердце района винокурен, и вонь стоит такая, что уже от одного запаха с души воротит. Вот там Мари и родилась. Ее отец разливал по бутылкам выпивку на одном складе, и, естественно, сам пил по-черному. Мать в молодости была уличной проституткой, но теперь получила лицензию для торговли с тележки. Старшая сестра Мари, Роза, сбежала из дома, когда ей было шестнадцать, и обосновалась в районе Севастопольского бульвара, где я нес службу в то время. Через два года к ней присоединилась и Мари. Мне довелось сталкиваться с ней, так сказать, по роду службы, вот так я ее и запомнил. Тем более что внешность у нее такая яркая – светлые волосы и раскосые глаза. Но это порочная красота.
Пату выдержал длинную паузу, всецело сосредотачиваясь на трубке, словно дожидаясь, когда его слова в полной мере дойдут до сознания Анри.
– И вот сегодня утром я навестил своего старого приятеля, инспектора Ремпа из полиции нравов Севастопольского бульвара. Завел с ним разговор о Мари, и, разумеется, на нее там заведено целое досье. У нее был сутенер, некий Бебер, один из тех красавчиков, кто не привык довольствоваться доходом с девиц, а потому не гнушаются приворововать кое-что по мелочи на стороне до поры до времени, пока по глупости не порешат кого-нибудь, после чего буйные головушки катятся по плахе гильотины. Короче, она была без ума от этого Бебера. Постоянно увивалась вокруг него, обнималась-миловалась, покупала ему выпивку и помаду для волос, когда у самой были деньги. Ну, прямо-таки сучка во время течки. А он прогнал ее взашей.
Все еще не сводя глаз с кончика сигареты, Анри покорно слушал, и каждое слово отдавалось пронзительной болью в сердце. Почему ему так больно выслушивать это именно от Пату? Ведь он и сам знал, что она шлюха. Теперь ему стало известно, что у нее традиционная, характерная для проститутки биография. Пьяница отец, непутевая мать, сестра-потаскуха, сутенер… Так отчего же его так задевает то, что она любила этого Бебера, приставала к нему, покупала ему выпивку и помаду? Что ж, если она способна любить, то бездушной куклой ее уже не назовешь… Ну, разумеется, она выбрала себе для обожания какого-то тупого, неотесанного грубияна. И это тоже было частью ее «классической» биографии. Но почему же тогда ему было так больно, почему так нестерпимо хотелось закрыть лицо руками? Ведь не рассчитывал же он всерьез на то, что она полюбит его? Или расчитывал? И как он только мог быть таким идиотом…
– А почему он ее прогнал? – с безучастным видом полюбопытствовал Анри.
– Почему? – Пату рассмеялся. – Ну, разумеется, потому, что она не приносила достаточно денег. Молодая была слишком – в то время ей едва семнадцать исполнилось, – да к тому же и влюбилась еще по уши. О работе совсем не думала. Ей постоянно хотелось быть рядом с ним, когда нужно было отправляться на поиски клиентов. В конце концов у
