Все и девочка - Владимир Дмитриевич Авдошин
На пятом курсе приближался диплом, и я пристал к Лиде – переведи мне «Элегию» Грэя. А она спросила меня о двух кандидатах на знакомство с ней, что я думаю о серьезности их намерений. Один – студент ветеринарной академии, имел маму – работника исторической библиотеки. Сам студент был человеком верующим, но имел странную склонность ходить по столичным ресторанам и знакомиться со шведами, как известно протестантами, и доказывать им, что в России есть новое православное поколение и что он, как представитель этого поколения, готов бороться за свободу русского православия от деспотии государства. Брат сказал Лиде: «Такие молодые люди сначала хотят десять лет получить, а потом быстро захотят противоположное – получить десять тысяч. Ты ему не верь ни одной минуты. – А почему? – А потому, что ни при каком раскладе, будь он в тюрьме или в бизнесе, ему будет не до жены».
– А ты как думаешь? – спросила Лида.
Я не хотел ей признаться, что сам из провинциалов пригорода Москвы, которая ещё хуже провинции, и борьба мнений, теорий и идей нахлынула на меня только с университетом. Что я мог ей сказать? Таких городских мальчиков я в своей жизни не наблюдал. Я только сейчас их изучаю, как, впрочем, изучаю и городских девушек. Их любовь, религиозность – для меня terra incognito. Я не мог совсем ничего о нем сказать, но меня потрясла его отчаянная смелость: подходить к столику иностранцев, рискуя, что тебя схватят за руку до этого столика, и ты не скажешь им ничего и не наладишь никаких отношений, а получишь за это десять лет. Это геройство. Так я восхищенно ей и сказал. Тем более что после окончания университета он совершил второе геройство: окончив ветеринарную академию, поехал по распределению в Калужскую область лечить свиней. И знал, как лечить и все породы знал. Значит, любил свое дело.
Но Лида удовлетворилась этим ответом. Гимнография сделала свое дело, я выпутался.
Потом она представила на мой суд второго кандидата. Постарше нас. Это был слишком знакомый мне тип. Как сорняк в огороде и в городе он попадается, и в деревне. Человек деятельный, но поставил на одну, приятную для себя, карту: пляжное советское знакомство на Черном море. Как ему представлялось, именно там, а не в Москве, все они, столичные девушки, были открыты для знакомства. Не обрисовывая, кто он и откуда, он любил вызнать, есть ли у девушки квартира с московской пропиской, образование и кем она обеспечена в студенчестве. Он был очень разборчив в знакомствах и умел не прогадать. Найти пока не нашел гнезда, куда можно спланировать на всё готовое, но терпеливый был – не спился и не разуверился, а наоборот – бодро продолжал свою версию. Явный признак того, что он и до старости не разочаруется в своем пути. Первый был отчаянный, а второй опытный.
Но чтобы не обидеть Лиду и не потерять байдарочного напарника, надо было сказать, что адрес его – «Крым, улица, дом, в скобочках приписка – малонаселенный блок» – указывает, что это какая-то гостиница или общежитие и он будет двигаться этим путем до старости. Этот человек вечно в пути, ничего своего не имеет, желает на всё готовое. Это не университетский человек. В университете все одержимы идеей, теорией. А он как пляж освоил, так и двигается.
– С таким человеком надо быть осторожным, – сказал я. – Героя можно похвалить, а к мужчине себе на уме только осторожно съездить и скромно позагорать.
По приезде в город Лида объявила, что категорически не поедет больше на байдарке, а будет по научным библиотекам искать себе духовника.
По моей наивности, я не ожидал, что в Ленинке сидят попы с научной целью и сказал – да-да, конечно. Но когда она принесла данные о конкретном человеке и предложила поехать – ему недавно доверили приход во Владыкине – мы поехали.
Она пошла на службу, я её подождал. В теоретическом плане мне было интересно, как попы себе мир представляют, но если это связано с богослужением, то я не согласен.
Они вышли после службы вместе. Отец Сергий – представила мне его Лида. Мы дошли до метро. Тем не менее у них сложилась дружба. Позже, отринув кандидатов, она прислушалась к предложению брата, который рекомендовал ей священнослужителя из молодых, москвича, почему-то имевшего приход в Вятке, и Лида водила его к отцу Сергию, чтобы он дал благословение на их брак.
А я стал один ходить в университет. И вдруг бежит на меня по студенческому городку Кира. Улыбчивая, бурная, рассказывает про себя всё подряд, что маму и Настю она оставила на Фасадной, а сама теперь по второй беременности в университетском профилактории. Там хорошо. Заниматься можно и никто не мешает. Сплю и занимаюсь – хорошо!
Я молча воззрился на дорогое лицо.
– Я сейчас бумаги у Клавы дооформляла и иду в главный корпус в диетическую столовую. Хочешь, пойдем вместе?
Я так же молча пошел вместе.
В дверях высотки она увидела десять рублей. Когда-то так же белый гриб в лесу нашла и прыгала, когда мы за грибами с ней и её женихом ездили. Очень радовалась и тогда, и сейчас. «Хватит на три дня обедать», – сказала.
Я тоже был рад, что мы всё время неразлучны, и ни о чем не спрашивал.
За отцовским благословением
В школе Глафи была содержательна. То есть активна в турдвижении и в уроки особенно не вникала. Зачем? У меня есть заветный турклуб, чего еще надо молодой девушке?
Но вдруг в десятом классе всё поменялось. Оказалось, что клуб не наследуешь. Кому нужен инструктор по туризму, разве это профессия? И во весь рост стал вопрос – кем ей быть? Сама она ответ на этот вопрос не знала, а потому спрашивала у других – кем я буду?
– Что-что? – переспрашивали её.
– Ну кем я могу быть?
– А…Это… Нет, не знаю.
И так она ходила от человека к человеку, и никто ей ничего не мог сказать. Ни она, ни люди не знали, кем она будет. Получался замкнутый круг. Это поставило её в тупик. И она поняла, что придется спросить у матери, невзирая на то, что она дерзила ей последнее время. Она считала
