Высохшее сердце - Абдулразак Гурна
Дом заместителя министра стоял метрах в пятидесяти от главной дороги. Вдоль подъездной аллеи росли гибискус, бугенвиллея, олеандр, канна и другие кусты и деревья, названий которых я не знал. Всю эту красоту защищала от любопытных детей и блуждающих коз сетчатая ограда. Усадьба находилась на окраине города, и некоторые приводили сюда своих коз на выпас. Все это было четверть века тому назад. С тех пор этот район успели полностью застроить, хотя там и сейчас в основном особняки с большими садами.
Свернув на аллею, ведущую к нужному мне дому, я увидел у высоких зеленых ворот двоих охранников в военной форме. Один из них был вооружен, а на другом не было берета, и он стоял, рассеянно потирая голову, как будто уже сдал дежурство и просто не торопился уходить. Метрах в двадцати от ворот я слез с велосипеда и покатил его дальше, чтобы меня как следует рассмотрели. Я ни разу в жизни не дотрагивался до оружия и даже до рукава человека в форме, хотя вокруг всегда было с избытком и того и другого. Я надеялся, что смогу говорить без дрожи в голосе. Оба охранника увидели меня, и тот, что был с оружием, аккуратно поправил свой берет, пока я подходил, как будто ему хотелось выглядеть получше, когда он в меня выстрелит. Я был еще в нескольких метрах от них, и тут второй, без берета, сказал: симама хапо-хапо, бвана. Стойте там, мистер.
— Салям алейкум, — поздоровался я и с облегчением услышал от обоих ответное приветствие. Быстрый ответ всегда обнадеживает, потому что промедление означает, что человек, которого ты приветствуешь, относится к тебе с неприязнью и отвечает только ради соблюдения Божьей заповеди: Бог обязал каждого мусульманина возвращать благое пожелание[81], если оно услышано от другого мусульманина (но не тогда, когда его произносит неверный). — Я пришел поговорить с господином Юсуфом, — сказал я.
Военный без берета — теперь я понял, что из них двоих он старший, — посмотрел на меня с подозрением.
— О чем? — спросил он.
Я почтительно опустил глаза, показывая, что при всем уважении не готов обсуждать с ним суть предстоящего разговора. Влиятельные люди часто делают то, чего им делать не следует, и я надеялся, что если притворюсь, будто выполняю для сына заместителя министра какую-то грязную работу, то охранник не станет задавать слишком много вопросов. Снова подняв глаза, я увидел, что старший по чину сунулся в будку за своим беретом. Он пару раз обмахнулся им, прежде чем его надеть. Потом сверился со своими часами и окинул меня долгим пристальным взглядом, после чего опять полез в будку и достал оттуда тяжелый на вид черный телефон. Он немного подержал его в руке, склонив голову набок, — видно было, что его одолевают сомнения, — и наконец решился. Спросив, как меня зовут, он отошел за пределы слышимости и позвонил.
К моему огромному удивлению, Юсуф очутился у ворот буквально через несколько минут. Я думал, что меня заставят ждать или, возможно, назначат другое время для встречи, но он вышел и позвал меня внутрь, словно не хотел, чтобы нас видели с дороги. Он не закрыл ворота до конца и остановился прямо в саду, в поле зрения охранников. Наверное, он догадался, что меня привела в этот дом, где я никогда не был, какая-то беда, иначе я просто не осмелился бы сюда прийти. Мы пожали руки, и он ободряюще похлопал меня по плечу, как учитель — испуганного ученика.
— Рад тебя видеть. Чем могу помочь? — спросил Юсуф.
— Моего брата Амира увезли в белом «датсуне» с правительственными номерами, — ответил я шепотом, хотя рядом не было никого, кто мог бы нас подслушать. И продолжал уже нормальным голосом: — Кажется, его арестовали. Мы не знаем, за что и где он сейчас, и не знаем, у кого спросить. Я подумал, вдруг ты нам поможешь.
Мы знали друг друга с начальной школы — тогда мы соперничали и делились книгами, а позже ходили играть в карром. Какое-то время мы даже выглядели похоже, и нас принимали за родственников — у обоих были большие глаза, одинаково темный цвет лица и кривые ухмылки, — но потом я вдруг резко вытянулся, а Юсуф остался невысоким и упитанным, и наше сходство исчезло. Когда я закончил, Юсуф кивнул и поправил меня:
— Амира, то есть брата твоей жены.
— Брат моей жены — мой брат, — сказал я.
— Что он натворил? — спросил Юсуф.
— Не знаю. Не имею понятия.
Мы обменялись долгим молчаливым взглядом — двое молодых мужчин, которые были знакомы всю жизнь и сохранили в себе остатки детской привязанности друг к другу. Во всяком случае, я сохранил — и Юсуф, видимо, тоже, потому что он снова кивнул и сказал:
— Попробую что-нибудь разузнать. Не обещаю, что получится, но попробую. Надо потолковать с папой. Приходи завтра ко мне на работу, и я расскажу тебе, что узнал. Там удобнее разговаривать.
— Во сколько? — спросил я, переняв у Юсуфа его деловитый тон.
— Лучше после обеда. Так у меня будет больше времени, — сказал он.
Когда мы стояли у ворот усадьбы, принадлежащей отцу Юсуфа, с их внутренней стороны, я видел часть фасада главного дома с широкими окнами, балконами и подвесными кашпо и продолжение аллеи, огибающей дом слева и ведущей, наверное, к гаражам, бассейну и клумбам. Я не знал, велика ли территория усадьбы и сколько на ней умещается разных построек. Здесь ничто не напоминало известный мне мир с его тесными комнатками, дряхлой мебелью и неистребимыми запахами.
По дороге домой я заново перебирал в памяти все слова Юсуфа. Было ли в них недружелюбие? Холод? Он мог бы просто сказать, что не в силах мне помочь, но он так не сказал. Не проскользнула ли в его голосе тень неудовольствия, когда он произнес имя Амира? И как понимать эту его поправку: мол, Амир — брат моей жены, а не мой? Не намекал ли он этим, что брат друга имеет право рассчитывать на его помощь, а брат жены друга — уже нет? Откуда Юсуфу знать, что Саида для меня дороже жизни и все, что волнует ее, не меньше волнует и меня? А что если Юсуф как раз и есть один из тех, кого Амир чем-то обидел?
На следующий день я пришел в Министерство иностранных дел и
