Золотой ребенок Тосканы - Риз Боуэн
Хьюго вернулся внутрь, двигаясь так быстро, насколько это было возможно, и даже не замечая боли в раненой ноге. Однако ему пришлось умерить свой пыл, когда он чуть не споткнулся, спускаясь по ступенькам в крипту. Последние метры пути он преодолел, держась за стену и будучи куда более осмотрительным. Один за другим Хьюго пробовал ключи, и наконец самый большой подошел. Он повернул его и услышал щелчок замка. Однако отпертая дверь не сдвинулась с места. Должно быть, ее заклинило, когда здание осело во время бомбежки. Хьюго изо всех сил уперся в дверь плечом, и вроде бы она слегка подалась, но и только. В отчаянии стиснув зубы, он сделал еще одну попытку. К счастью, дверь наконец приоткрылась, с громким скрежетом царапая каменный пол. Он торопливо щелкнул зажигалкой и, приглядевшись, огорченно вздохнул. Некогда существовавший здесь проход теперь был плотно завален обломками, до которых было не более пары футов. Свободного места едва хватило бы, чтобы мог втиснуться даже такой худощавый человек, как он сам. Дверь в никуда.
Хьюго едва успел подавить разочарование, как его осенила идея. Он протиснулся в полуоткрытую дверь и проверил завал на прочность. Тот лежал намертво. Тогда Хьюго осмотрел тыльную часть двери и одобрительно кивнул. Это может сработать — лучшее решение на данный момент.
Он снова выбрался наверх, хотя нога уже просто вопила о том, что пора уже и отдохнуть. Здесь было полно деревяшек: разбитые скамьи и подставки, расколотые алтарные столы и куски резных украшений, которые когда-то были частями главного алтаря.
Подыскав четыре относительно прямые и прочные дощечки, он занялся поиском и вытаскиванием из разбитых деревяшек подходящих гвоздей. Это была долгая и утомительная работа. Затем он понес добытые материалы вниз, прихватив удобный округлый кусок мрамора, который некогда, вероятно, был частью статуи святого.
Хьюго протиснулся в дверь, отметив про себя некоторую пользу от того, что он очень мало ел последний месяц и был ужасно худ. Затем он принялся за сборку грубого каркаса, в котором картина могла бы поместиться на тыльной части двери. Он никогда не был способным плотником — со множеством слуг, выполняющих подобную работу, в этом умении попросту не было нужды. Так что ругательства так и сыпались из его рта, когда он ржавыми гвоздями пытался приколотить доски к твердому массиву двери. Но в конце концов Хьюго сделал то, что задумал. Он поднял картину и вставил ее в получившийся деревянный короб.
— Ва бене[49], - сказал он вслух по-итальянски.
Теперь ему осталось приколотить короткие дощечки по диагонали на углы каркаса, чтобы удержать картину на месте. Даже если кто-нибудь откроет дверь, ему удастся увидеть только обрушенный проход. Картина будет в безопасности, пока немцы не отступят и София не вернется.
Хьюго устало поднимался по ступенькам, очень довольный собой. Эх, вот если бы он мог защитить остальные произведения искусства в крипте! Он с содроганием представлял, как немцы с восторгом срывают большие картины, снимают распятие, даже сбивают с постаментов святых и двигают надгробия. И тут его снова осенило: бывшая дверь в часовню, которая упала, когда взорвалась последняя бомба, может прекрасно подойти к отверстию, ведущему в крипту.
Он пробрался через шатающиеся обломки туда, где лежала дверь, а затем попытался протащить ее, большую и невероятно тяжелую, по полу. От неимоверных усилий его лоб покрылся испариной, к горлу подступила тошнота, а по ноге прокатывались волны боли всякий раз, когда он наклонялся к двери, чтобы возобновить движение. Вскоре Хьюго вынужден был признать свое поражение и понять, что без помощи Софии ему не справиться. Но он понятия не имел, когда она может прийти и насколько быстро им нужно будет уходить отсюда.
Он лег, держа револьвер и нож наготове. Близился вечер, София не пришла. Мысли о том, почему ей не удалось прийти, были мучительно тревожными. Она не нашла фермера с повозкой или немцы были в этом районе и наблюдали за ней? Но, может быть, ее сын снова напуган и не желает отпускать мать. Последнее его немного успокоило. Ему нужно набраться терпения и молиться, чтобы немцы не опознали ни в одном из убитых партизан жителя Сан-Сальваторе.
Наступила ночь. Хьюго был отчаянно голоден. Он сунул оставшийся кусок парашюта в сумку. Шелк может быть неплох для обмена, если вспомнить, с каким энтузиазмом отнеслась к нему София. Утром он раскидает по руинам все лишние вещи, чтобы не оставлять следов. Хьюго задремал, просыпаясь от малейшего звука. Но он, должно быть, все-таки заснул, потому что София оказалась рядом с ним совершенно внезапно. Он почувствовал, как ее мягкие волосы касаются его щеки. Он открыл глаза, не понимая, во сне это или наяву.
— Уго, мио каро, — прошептала она. Ее лицо было всего в нескольких дюймах от его лица.
Инстинктивно он притянул Софию к себе, почувствовав теплоту ее стройного тела. Затем он страстно поцеловал ее, испытывая неудержимое желание, которое мешалось с его страхами и тревогами. Она прижалась к нему и ответила на поцелуй. Пока его рука возилась с ее юбками, ощущала гладкую кожу ее бедра, стягивала панталоны, он чувствовал, как она расстегивает его брюки. Потом он перекатился на нее. Боль в ноге, немцы, война — все было забыто…
После всего они лежали в тишине, дыша в унисон.
— Уго, мне нужно подвинуться, — тихонько сказала она наконец. — Камешки в спину врезаются.
— В следующий раз все произойдет в большой красивой кровати на роскошной перине, — прошептал он ей на ухо, помогая сесть, — которая куда какудобнее.
— Ты веришь, что будет следующий раз?
— Верю. Мы уйдем, София. Ты и я. И если твой Гвидо действительно мертв…
Она приложила пальцы к его губам.
— Не продолжай. Кто сейчас может думать о будущем?
— А что насчет телеги? Ты нашла фермера?
— Еще нет. Я не могла уйти из деревни. Все так плохо, Уго! Немцы не собираются оставлять нас в покое. Один из них поселился в нашем доме. Он занял лучшую спальню наверху.
— В твоем доме? Это ужасно, София. Ради бога, возьми Ренцо, найди повозку, и мы немедленно уйдем.
— Я хотела пойти за ней вчера, но немец пристал с
