Беглец пересекает свой след - Аксель Сандемусе
Джон Уэйкфилд принадлежал к тому типу людей, которых часто можно встретить на побережье: летом он был рыбаком, зимой — лесорубом, а в перерывах между работой подрабатывал. В лагере лесорубов, где я работал, из пятидесяти человек тридцать были неграмотными, так что не похоже, что старшее поколение в той части света получило большое образование. Но все молодые мужчины умели читать и писать, и именно они писали любовные письма для остальных.
Именно таким бродягой он и был. Часто в книгах и на экране можно встретить таких людей, представленных в романтическом свете. Но на самом деле в них нет ни малейшего следа романтизма в женском смысле. Это люди Янте.
Видите ли, когда я встретил Джона в Мизери Харбор, это было непросто. Ведь я встречал его раньше. До сих пор я никому об этом не рассказывал, но мы вместе работали в одном лагере лесорубов в местечке под названием Харевуд. Иностранцы, как правило, в такие места не приезжают, и поэтому я считался чем-то вроде диковинки. Позже за это пришлось отомстить, и мы с Джоном расстались не совсем друзьями в Твиллинггейте на северном побережье за несколько дней до Рождества. И, как распорядилась судьба, мы снова встретились в Мизери-Харбор. Вы понимаете, что встретить человека, который знал меня, было все равно что встретить человека из Янте. Джон продолжал преследовать меня с самого первого дня, когда снова увидел меня. Яд таился в каждом его слове. Остальную часть этой истории вы уже слышали в других местах; к ней мало что можно добавить и ничего нельзя отнять.
Но по Атлантике спешно движется кортеж — серые тени на пути в Мизери-Харбор.
СТАРЫЕ ОКОПЫ
В течение долгого времени я пытался так или иначе, освободиться от воспоминаний. Первая попытка — а именно, мое желание забыть все это дело — была продиктована обстоятельствами. Те, кто желал нам там добра, всегда говорили о какой-нибудь неприятной ситуации: «Постарайся забыть это!» Это говорит о том, что способность человека забывать все самое плохое, что он сделал, осознается довольно широко, даже теми, кто больше всего стремится отрицать правильность этого принципа. Но «забывчивость» чревата серьезной опасностью, она указывает на то, что человек накапливает взрывчатку. То, что забывчивость как таковая означает именно это, я знаю с детства.
Следующая попытка была в большей степени связана с религией. Я начал повторять первое убийство. Точнее, нет, с меня хватило и первого, но в фантазии я все повторял и повторял. Я убивал людей десятками. Возможно, мое объяснение звучит несколько забавно, но вы, конечно, должны помнить, что такая умственная деятельность не основана на доказанных идеях. Это ребенок внутри нас, который защищает себя через нас, но он заводит нас далеко в сторону.
Уже давно, как вы понимаете, я цеплялся за мысль, что не я один был убийцей Джона Уэйкфилда, хотя до сих пор считаю, что в этом я всегда был прав. Он сам был соучастником преступления, а я виновен не больше и не меньше, чем все те, кто сделал меня тем, кем я был. Если бы никто не установил нижние камни пирамиды, то некому было бы установить венчающий блок. Нечто подобное можно наблюдать в области технических изобретений. Великие и знаменитые люди — это те, кто увенчал пирамиду. Вычислить, что Земля круглая, было более важной и фундаментальной задачей, чем разработать теорию относительности несколько веков спустя. Если посмотреть на ее возникновение и развитие, то последняя — не более чем точка над i. Когда мы приветствуем великих изобретателей и вешаем убийц на веревке, это лишь протест против нашего роста. Изобретатель — великий, убийца — злодей. Рост и самомнение мы преследуем огнем и мечом. Худшим проявлением этого является то, что мы делаем ребенка добычей в хорошо организованной охоте.
Но, как я уже говорил, я хотел спасти себя, совершив множество убийств. Это несколько забавная обратная сторона моей мысли о распределении моей окончательной вины за кровь между многими, кто стоял передо мной. В какой-то области моего сознания возникло представление, что моя вина уменьшается в зависимости от количества убитых мною людей. В моих умственных процессах мало что можно было найти в плане тонкой логики, если бы это можно было измерить в соответствии со священной меловой линией или признанной психологией. Но если бы курица с меловой линии вошла в круги уголовного права, она бы вскоре обнаружила, что во многих странах правосудие раскрывает дело об убийстве, забирая дополнительную жизнь. Возможно, меня грызла мысль, что в какой-то мере я мог бы заняться этим ремеслом. Начало — это трудно! Но если говорить серьезно: чувство вины, несомненно, не могло стать сильнее, чем оно уже было, и когда я понял, что мир постоянно меняется, я начал надеяться, что со временем моя вина может уменьшиться. Очевидно, вы должны учитывать, что это довольно безжалостное отношение к человеческой жизни в интересах самого себя. Однако, уверяю вас, я отношусь к человеческой жизни с глубочайшим почтением, и сомневаюсь, что вы найдете многих, кто возвел такие пуленепробиваемые баррикады против убийства, как я. Я могу придумать любое количество обстоятельств, при которых я, возможно, совершил бы убийство, но это только такие обстоятельства, которые подтолкнули бы любого нормального, разумного человека к убийству.
Забвение, повторение, объяснение. Именно третье средство оказалось верным.
Когда я говорю, что желание забыть первым дало о себе знать, это утверждение не совсем верно. Первые несколько дней непосредственно после события я был настолько близок к истине, что она пришла мне в голову только через пятнадцать лет. Я был всего лишь мальчиком, но человек становится проницательным, когда сталкивается с суровой необходимостью. Позже, по мере того, как мои переживания уменьшались, я совершенно автоматически становился все глупее.
Я уже упоминал о заброшенном лагере лесорубов, где я провел ночь во время полета из Мизери-Харбор. Вы бы, наверное, назвали его бревенчатой хижиной. Там произошло столько странных вещей, что их записью можно было бы заполнить библию, длинную и дымящуюся книгу откровений. Там же я мысленно представил
