Мулен Руж - Пьер Ла Мюр
Анри в первый раз за все время смог разглядеть ее лицо. Блондинка, выглядит моложе, чем он ожидал. Самое большее, лет восемнадцать – девятнадцать. В темноте ее глаза казались темно-зелеными – наверное, при свете дня они были светло-карими, цвета миндаля. Большой, подвижный рот, губы сильно накрашены. Она была без пальто и без шляпы, и, насколько он мог догадаться, под платьем у нее тоже ничего не было. Но вместе с тем она как будто вовсе не чувствовала холода. Тонкая ткань липла к телу, очерчивая вздернутые, как у греческих статуй, груди. Она была нахальной, вульгарной, опасной – и в то же время необычайно желанной.
– А ты живешь где-то неподалеку?
– Да. Моя студия находится дальше по улице.
– Позволь мне переночевать у тебя, ну, пожалуйста, – заныла девица, и он ощутил сладостное томление, от которого по спине побежали мурашки. – Я не доставлю тебе никаких хлопот, а утром просто уйду.
Она взглянула на него из-под опущенных ресниц.
– А если хочешь, можешь переспать со мной. Бесплатно. Честное слово, я ни су с тебя не возьму. У тебя есть сигаретка?
Анри протянул ей свой золотой портсигар.
Девица придирчиво оглядела вещицу, провела пальцем по крышке, а затем взяла сигарету и протянула ему портсигар.
– Прям как будто и в самом деле золотой. А мне тут один ухажер как-то подарил золотые серьги, но только я их потеряла. А спички у тебя есть?
Анри чиркнул спичкой, и его спутница наклонилась, прикрывая огонек сложенными ладонями.
– Бог мой, да ты урод! – пробормотала она, затягиваясь сигаретой и мельком взглянув на него.
Анри почувствовал, что бледнеет.
– Пошла вон! – рявкнул он. – Проваливай отсюда! Я тебя не хочу.
– Да хочешь ты, хочешь. – Как ни в чем не бывало она задула спичку и затянулась сигаретным дымом. – По глазам вижу, что хочешь.
– Отстань. – Анри заковылял прочь. – Отстань от меня, или я сам сдам тебя в полицию.
Она без труда нагнала его.
– Да ты чего злишься-то? Я же ведь всего-то попросила пустить меня переночевать, вот и все. Не бойся, я ничего не украду. А если захочешь, то сможешь даже переспать со мной. Мне все равно, калека ты или нет. Я буду ласкова с тобой, вот увидишь. – В ее голосе снова зазвучала лесть. – Вот увидишь, какой я могу быть ласковой, если захочу.
Анри не ответил, продолжая ковылять по тихой, пустынной улице, старательно обходя лужи, на которых играли блики лунного света. Девица шла рядом, выпуская дым через нос, останавливаясь всякий раз, когда останавливался он.
– Слушай, а если у тебя есть студия, то ты, наверное, художник, – заметила девица, когда они были уже совсем недалеко от дома. – Я когда-то знала одного художника, который рисовал купидонов на суповых тарелках.
Пробравшись мимо двери квартирки мадам Лубэ, они начали восхождение по лестнице. Газовые светильники тихо шипели, отбрасывая на стены и потолок причудливые тени.
– Ты что, не запираешь дверь? – спросила он, когда Анри повернул ручку.
– А зачем? Воровать здесь все равно нечего. Подожди, я сейчас зажгу свет.
Он привычно заковылял на другой конец погруженной в темноту комнаты и зажег керосиновую лампу, стоявшую на столе. Янтарный свет оживил просторную комнату, выхватывая из темноты поддерживаемый балками потолок, холсты, развешанные по стенам, угловатые силуэты мольбертов. В плите все еще тлели и потрескивали розовато-красные угольки.
Девица окинула комнату равнодушным взглядом:
– Большая комната. И плита все еще горячая. Она у тебя что, всегда вот так топится?
Гостья не спеша подошла к окну, опустилась на диван и с невозмутимым видом принялась раздеваться.
Он следил за каждым ее движением, все еще сжимая между пальцами потухшую спичку. Первая женщина, остающаяся на ночь в его студии!.. Как она изящна! Даже ее огромная тень, скользящая по стенам, была великолепна. Но почему же тогда она его так раздражает? Из-за тог, что даже не поблагодарила его? Нет, все дело было в ее пренебрежении, непоколебимой уверенности, что он желает ее. Откуда она узнала? Неужели и в самом деле увидела по глазам, что он не прочь с ней переспать? Только что пришла, а уже раздевается, как будто у себя дома. В «Сером попугае» девицы хотя бы болтали при этом, называли его «милым». Конечно, все это было неискренне, но они, по крайней мере, хотя бы вид делали. А эта не утруждала себя даже таким притворством.
– Ну, что уставился? – спросила она, поднимая на него свои кошачьи глаза. – Никогда не видел, как женщины раздеваются?
Девица вынула изо рта окурок и затушила его об пол.
– Какой-то ты неразговорчивый совсем, хоть и художник, – продолжала она, так и не дождавшись ответа. – А вот тот художник, про которого я тебе говорила, ну, который раскрашивал тарелки для супа, он постоянно что-то говорил. Ну там, всякие смешные истории, шуточки.
Анри вдруг испытал приступ острой зависти, отчаянно ревнуя ее к художнику, который знал, как развлечь женщину, ко всем прочим мужчинам, видевшим, как она раздевается, обладавших ею. Сколько раз уже она вот так же снимала чулки на глазах у совершенно незнакомых мужчин, оставалась ночевать в чужих комнатах, в чужих постелях – эта девушка лет девятнадцати?
Она встала, чтобы выбраться из платья. Как он и предполагал, нижней юбки под платьем не оказалось. Она проворно стащила с себя трико и теперь стояла перед ним в одной лишь тоненькой сорочке, украшенной дешевыми кружавчиками.
– Где здесь туалет?
Ну уж нет, он не пустит ее в свою замечательную ванную. Пусть топает через весь дом, пусть простудится! Может быть, хоть тогда научится вести себя…
– В конце коридора.
Но торжествовать ему пришлось недолго.
– На этом же этаже? Вот это да! – изумленно ахнула она. – А то чаще всего приходится еще по лестницам побегать, прежде чем разыщешь нужную дверь.
Он глядел на нее. Интересно, по скольким злачным местам, по скольким темным коридорам ей уже довелось поскитаться? Как давно она проститутка? Наверное, с детства.
– А ты мне спички не дашь, а? – нерешительно попросила она. – А то я дома совсем не знаю.
– Вот, возьми лампу.
Он тут же пожалел, что сказал это. Девица выглядела такой жалкой, нелепой, стоя посреди комнаты босиком, в одной лишь тоненькой сорочке. Но зря он поддался душевному порыву; нужно было бросить ей коробок со спичками. Ведь любой другой на его месте, включая того самого художника, именно так и поступил. Именно так они и обращались бы с
