Индекс Франка - Иван Панкратов
— … «Убью, когда придёт» … — повторил за Ларисой Платонов. — Это оказалось простым и заразительным занятием? — осторожно спросил он, понимая, что провоцирует. Ему очень нужна была сейчас её злая откровенность. Лариса же недоумённо посмотрела на него. — Я имею в виду — убивать.
— Ты… — она всплеснула руками возле лица и внезапно стала похожа на астматика, забывшего дома ингалятор. — Ты что… Ты думаешь…
— Да, — сказал Платонов. — Именно так я и думаю. И хватит изображать невинную овечку.
Лариса обхватила голову руками, не отрывая взгляд от Виктора. И он увидел то, что и ожидать увидеть — актриса она всегда была так себе. Неважнецкая, прямо скажем. Платонов отрицательно покачал головой и произнёс вечную фразу:
— Не верю.
Лариса тут же опустила руки, подвинула к себе пару подушек на диванчике и облокотилась на них, превратившись в восточную диву — не хватало только кальяна. Преображение случилось мгновенно, как только она поняла, что дальше можно не стараться.
— А ведь я готовилась, Платонов, — она нахмурилась, но через мгновенье подмигнула ему. — Не прокатило, да?
— Ты могла этот спектакль показывать кому угодно, кроме меня. Тебе, возможно, поверили бы. Но я жил с тобой много лет, знаю Ларису Платонову всю и всякую — так что просто хочется рассмеяться в ответ на подобные трюки. Дело осталось за малым — мне нужно знать, что ты сделала с Русенцовой.
— Зачем? — спросила Лариса. — Что это изменит в твоей жизни?
— Многое изменит. Потому что… — тут он сделал паузу, — потому что, возможно, я всегда хотел сделать с ней то же самое.
Она внимательно посмотрела на него, села ровно, вздохнула, собираясь с мыслями — и в этот момент на столе появился бокал вина. Он словно соткался из воздуха. Официант чувствовал, что ему сегодня надо быть у этого столика максимально невидимым. Лариса сделала пару маленьких глотков, а потом внимательно рассмотрела бокал.
— Шикарная помада, Платонов, — она одобрительно покачала головой. — Практически никаких следов. Вадиму очень нравилась — он её зачем-то даже нюхал… Да и вино, скажу честно, отменное. Я, конечно, не гурман — мы с тобой никогда этим не отличались. Пили всякое, лишь бы захмелеть… Но в какой-то момент хорошо разбираться в вине мне захотелось гораздо больше, чем разбираться в мужчинах. Так что обращайся — всегда подскажу, что к рыбе, что к мясу, а что к чёрной депрессии.
Она отпила ещё немного и поставила бокал на стол. Платонов посмотрел на его край — помада действительно не отпечаталась. Лариса это заметила и слегка улыбнулась.
— Всё произошло очень быстро, — продолжила она рассказ о визите к Русенцовой. — У стула, на который она присела, покосилась ножка. Не сломалась, как в плохих комедиях, нет. Просто покосилась, потому что лет этому стулу было не меньше, чем самой Вере Михайловне. Русенцова стала падать вбок, в сторону плиты. И вот тут случилось всё, как в фильме «Матрица». Помнишь их знаменитые трюки с замедлением? Я видела, как она падает; я понимала, что я протягиваю ей руку; она взмахивает своей навстречу, но не попадает и продолжает валиться. И когда она оказывается практически над горячей конфоркой, я, вместо того, чтобы продолжать попытки поймать, со всей силы прижала её голову к плите.
Лариса протянула руку к бокалу, но замерла на полпути.
— Да, Платонов, я словно загипнотизированная какая-то была. Ничего не понимала; слышала только, как она орёт. А потом на ней загорелась кофта. Я отскочила только когда мне самой стало жарко. Русенцова упала на пол, привалилась спиной к кухонному столу; на ней горела кофта, лицо наполовину почернело. Она кричала, но как-то негромко, жалобно так. И махала рукой, словно хотела убрать с себя этот огонь.
Платонов сидел, сжав под столом кулаки. Он тысячу раз представлял себе встречу с Русенцовой — но до последнего не верил в то, что именно Лариса окажется способной на такую месть. А бывшая жена сидела напротив него, погружённая в эту страшную сцену и невидящими расширенными глазами смотрела куда-то в окно.
— Я выдержала примерно минуту. Или чуть больше. И убежала, — не сразу смогла продолжить Лариса. — Так что я честно не знала, чем кончилось. Не знала, смогла ли она себя потушить. Осталась ли вообще в живых… Понимаешь, Платонов, когда такие вещи происходят, ты вдруг в ту же секунду осознаёшь, что мог спокойно жить и без них. Как, например, без горящей на полу своей квартиры сумасшедшей Веры Михайловны, которая приходит теперь ко мне во снах почти каждый день. И даже без тебя, Платонов. Без тех кошмаров, что ты заставил меня пройти вместе с тобой — а потом и в твоё отсутствие. Это как прыгнуть с моста из-за неразрешимых проблем и сразу после прыжка понять, что всё проблемы вполне решаемы. Кроме одной. Ты уже летишь с моста…
Она всё-таки взяла бокал и дополнила:
— Когда я узнала, что она жива и лежит в реанимации ожогового центра, то неожиданно оказалось, что я рада такому ходу вещей. Как если бы смогла обратно взлететь на мост, с которого спрыгнула. Потому что это такой груз, Платонов… Свихнуться — вообще на раз. Я после твоего ухода такую школу прошла, такой иммунитет получила… Хотя, если честно, и по сей день не представляю, как вы, врачи, живёте посреди всех этих смертей, часть из которых, уверена, на вашей совести… Я решила сходить к ней; захотела, как мне показалось, помочь ей выздороветь. К сожалению, я не представляла, что такое ожоговая болезнь…
Она выпила сразу половину бокала несколькими большими глотками и промокнула губы салфеткой.
— Незадолго до смерти Русенцова написала мне записку, — непослушными губами, слегка запинаясь после услышанного, сказал Виктор. — Там были только два слова: «Знаю, кто». Я догадывался, конечно, что это может быть связано с тем, как она обгорела. Но, встретив тебя в коридорах центра, я не…
Он замотал головой и отвернулся. Лариса долго смотрела на него; из угла глаза у неё внезапно скатилась слеза, она быстро смахнула её длинным ногтем и закрыла лицо бокалом.
Пауза затянулась. За её время Лариса допила вино и вновь нажала кнопку.
— Повторите, — махнула она официанту. — И шоколадку какую-нибудь. Попроще.
Когда на столе появился второй бокал, Платонов уже сумел справиться с эмоциями и на какое-то время перестал видеть перед собой клинитрон с призраком Веры Михайловны в нём. Он собрался с мыслями и возобновил разговор.
— Та женщина, что была в «Скорой» … Доктор из нашей клиники. Когда она пришла в сознание, то сказала, что Вадим произнёс в машине странную фразу. Я никому не говорил об этом — ни полиции, ни кому бы то ни было ещё. Но у тебя мне придётся спросить…
— Всегда искренне злилась, если ты в моём присутствии уделял внимание каким-то другим женщинам. Правда, сейчас это не очень актуально, но вот всплыло в памяти.
Она подмигнула Виктору и стало ясно, что бывшая жена слегка пьяна. Лариса поставила на стол бокал, развернула небольшую плитку шоколада, отломила кусочек.
— Ладно, не томи. Что там твоя докторша сказала? — сладко чмокнув, через несколько секунд спросила она. — Она ведь твоя? Иначе, собственно, какого… Но неважно.
Платонов ждал этой реакции. Она была ему необходима — именно упоминание женщины должно было заинтересовать Ларису, подтолкнуть её к продолжению разговора. А тут ещё и бокал вина…
— Дословно я услышал следующее: «Если она ради Алисы смогла, то и я ради матери смогу». После этого — возможно, ты не в курсе —
