Три пары - Лорен Маккензи
– Ты собиралась куда-то? – Он хотел спросить с кем, но знал, что нельзя. – Это было свидание?
Она выпрямила спину и пожала плечами. Ему показалось, что она улыбнулась.
Фиа вскрикнул. Конор подошел к нему, благодарный за вмешательство. У Фиа болела голова, и он не понимал, почему Конор не может это прекратить. Температура вообще не снизилась. Беатрис усадила Фиа на колени и стала укачивать. Конор солгал, что у него в машине может быть отоскоп, чтобы проверить уши. Ему нужно было позвонить Еве и сказать ей, что он опаздывает. Он спустился на лифте на парковку, понимая, что это излишне. Беатрис не узнает, где он: этажом ниже или на улице. На парковке было холодно. Ленточное освещение и блестящий бетонный пол усиливали его тревогу.
Когда Конор позвонил, Ева ожидала, что он скажет, что почти приехал, но нет, он еще не выехал. Ему жаль, но Фиа заболел: нужна еще пара часов. В ресторан он не пойдет, но они могут взять что-нибудь в пабе, и завтра у них будет весь день, а может быть, они останутся еще на одну ночь. Она пробормотала успокаивающие слова, надеясь, что Фиа быстро поправится, и посоветовала ему вести машину осторожно.
На окраине деревни она заехала на станцию техобслуживания. Несколько сообщений от Маргарет. Первое вопрошало, где она, второе – на сколько она опаздывает, третье – придет ли она вообще на собрание? Ева постаралась, но не смогла вспомнить ни о каком собрании. Еще было голосовое сообщение. Еву оно не удивило. Маргарет долго сдерживала свое разочарование и сегодня выплеснула его наружу: Ева невнимательна, ей не хватает предвидения, предусмотрительности, организаторских способностей, навыков пунктуальности. Маргарет не поддержит ее заявку на постоянную должность. Это была худшая оценка, которую Ева когда-либо получала. Она стояла на площадке возле бензоколонки и смеялась. Поначалу она работала как могла усердно, металась от одного кризиса к другому. Но с началом нового учебного года она успокоилась и выполняла самый минимум. Ничего не изменилось. Крыша не рухнула. И ей все равно продолжали платить.
Ева купила две бутылки южноафриканского вина, красного, с завинчивающимися крышками, арахис и плитку темного шоколада. После шума и движения на шоссе, после Маргарет флуоресцентные огни и музыка в магазине при автомастерской заставили ее почувствовать себя так, будто она телепортировалась в параллельную вселенную. Она неуклюже двинулась, чуть не уронила вино и смущенно захихикала. Кассирша не сводила с нее глаз. Выйдя на улицу, она позвонила Шэю и сказала, что ее родители наконец-то занялись доверенностью и что она поедет к ним на ночь. Шэй отметил внезапность ее отъезда. Ева солгала, что некоторое время обсуждала с матерью необходимость планирования будущего и теперь, когда Юнис взялась за дело, Ева хотела быть абсолютно уверенной, что они доведут его до конца. В ходе разъяснений она поняла, что это надуманная, слишком сложная ложь, но ничего не имело значения: ей не требуется, чтобы это продлилось долго. Она сказала Шэю поцеловать девочек за нее. Он заверил ее, что они счастливы, как хрюшки в какашках, пересматривают «Холодное сердце» и едят фиш-энд-чипс. Он начал было прощаться, а потом спросил:
– Все в порядке?
– Да, а что?
– У нас все в порядке? Потому что кажется, что нет.
Небо было белым, висело низко: в такие вечера темнота наступает внезапно.
– Ева?
– Поговорим, когда я вернусь.
Она повесила трубку. Он немедленно перезвонил. Она поставила телефон на беззвучный режим.
В номере отеля цветы были на покрывале, обоях, шторах и ковровом покрытии. Ева подумывала попросить другую комнату, но, пройдя по коридору, оклеенному обоями в цветочек, она заподозрила, что остальные комнаты будут такими же. Единственное окно выходило на забетонированный двор. Сорняки захватили землю везде, где только могли. Древний трактор, техника и автозапчасти валялись, словно брошенные в спешке. Она задернула шторы, а затем, испытывая клаустрофобию, раздвинула их снова. Ее телефон продолжал светиться сообщениями от Шэя. Он обнаружил, что ее нет у матери и ее там не ждут. Она написала: «Я хочу большего». Подумала о том, чтобы объясниться подробнее, но сказать больше было нечего. Добавила: «Прости, я люблю тебя». Потом удалила все и засунула телефон под подушку.
Ева открыла вино, включила музыку и начала танцевать. Она уже допила половину бутылки, когда ей в голову пришла мысль. А Фиа действительно болен? Знала ли Беатрис об их планах? Она попыталась помешать Конору приехать к ней? Беатрис показала себя эгоистичной разрушительницей. Она сделает все, чтобы помешать Конору двигаться дальше. Ева написала Конору: «Знает ли Беа о нас?» И только после того, как отправила сообщение, она подумала о том, что Беатрис может увидеть текст на экране Конора. Беатрис все еще надеялась на примирение, была в отчаянии и полна решимости в этом вопросе. По школьному двору она ходила согнувшись, как будто с крестом на спине, и говорила осторожно, тихо, как будто зарекшись от любого веселья.
Дешевые обои вызывали тошноту; алые розы с лимонно-зелеными листьями, безвкусные кисточки глициний среди клочков чего-то травянистого повторялись снова и снова в бледно-желтом море. Она предполагала, что покрывало и шторы одинаковые, но, присмотревшись, увидела, что алые цветы на покрывале – это георгины, а на занавесках – пучки крошечных розовых вьющихся роз. Комната напоминала цветочный магазин: это были не только стены, это было в воздухе. Ева открыла окно. Она изучала трактор во дворе, красный, ржавый и покосившийся: одна шина полностью сдулась. В темном дверном проеме сарая стоял мужчина. Его белые волосы сияли, а синий комбинезон напомнил Еве статую Марии перед ее монастырской школой в Драмшанбо. Этот мужчина стоял посреди темного входа в сарай и смотрел на нее. Его руки раскинулись в стороны, его объятия были открыты для нее, как будто приглашая ее подойти. Она помахала. Он не ответил.
Конор и Беатрис услышали странный вскрик из спальни. Фиа сидел на краю кровати с широко открытыми глазами. Он открыл рот и изверг поток водянистой рвоты. Она покрыла его грудь, колени и растеклась по полу под ним.
– Armes Schätzchen, – воскликнула Беатрис. Она подняла Фиа, взяла его под руки и понесла в ванную. Это движение, казалось, выдавило из него еще один поток, испачкавший Беатрис. Она поставила его и побежала в ванную. Фиа стоял в луже рвоты, по щекам текли слезы, и он все еще сотрясался от позывов. Конор встал у него за спиной и понес его в ванную, держа на вытянутых руках. Он поставил Фиа в пустую ванну, куда
