Заповедное изведанное - Дмитрий Владимирович Чёрный
возили нас Витя и Александра давать показания в суд на «скорой помощи», на «рафике», в котором многие мечтали покататься – оказалось, город близко, если ехать не автобусным кортежем, полчасика вдоль пляжей всего. в сером, старинном здании суда пришлось подождать среди запахов сургуча, канцелярского клея и известняковатых стен. пока рассказывал всё Антошка, мы даже вышли погулять – Александра, понимая, что это единственный шанс наш погулять по городу, угостила меня в ближайшем к суду сквере газировкой из автомата за три копейки и мороженым «Эскимо», которые тут были точно такие же, как в Москве. потом настал мой черёд зайти в узкую комнату к судьям. их собралось много – четверо, они объяснили, что за дачу ложных показаний есть ответственность и для подростка, показали УК РСФСР, что-то ещё зачитывали из письменных предыдущих показаний, включая Антошкину фразу с убийственно канцелярской формулировкой «заставлял брать в рот половой член»… пока читали скрупулёзно записанные показания, я глядел в окно. а за окном тут было довольно близко, может, метрах в десяти, другое окно другого такого же серого старинного дома – это было окно коридора какого-то дома престарелых или больницы. оттуда глядели мужчины в пижамах с лицами явно нездорового, желтовато-серого оттенка. вот же, где плохо, сообразил я – что значат все наши приключения на фоне жизни пожилых мужчин, приговорённых болезнью к пребыванию в этих серых домах… на меня как бы выглянул древний, очень древний город Евпатория – и не забавами для детей, не Луна-парком, а вот этой обречённостью, непониманием того, что могут делать мальчишки в этой судебной комнате. малолетние преступники? бежавшие из дома романтики? что-то подобное читалось на лице моего минутного немого собеседника по ту сторону города и суда…
и вот, записав теперь мои показания, судьи попросили явить им вещдоки – как до этого просили вожатые. сказали, что могу и не показывать, если стесняюсь, но это существенно продвинет дело. я был не прочь показать им то, что часто показывают американцы в своих фильмах – возможно, это было неожиданным ответом и тому смертельно больному старику, что был за двумя стенами от меня. я показал Фемиде и Евпатории полосы на попе, уже слегка остывшей от порки, но «говорящей». судьи сделали необходимые записи и отпустили нас с Антошкой.
Гришуню тихо сплавили из лагеря, о дальнейшем ходе суда мы ничего не узнали. смена подходила к концу, и сами мы уже, разгулявшись по ближайшей территории со Славкой, мечтали оказаться дома. я почему-то явственно, прогуливаясь по стадиону, представлял Курский вокзал и дальнейшее Садовое кольцо в сторону дома. теперь домой снова тянуло, в высушенную летом Москву. и только об одном глупо мечтали мы с москвичём Гришей из нашей палаты – увидев в тренерском помещении под стадионом пустую бутылку «Пепси-колы», выпить такую же, сразу по возвращении домой… втроём с Гришей и Славкой МЫ выглядывали на лиман (незнакомое мне слово) за воротами лагеря, понимая, что к ним, к воротам, родители не приедут. ходили мимо медицинского корпуса, где полагалось взвесить наш прирост за смену – Славка знал от партийного отца, какова норма привеска…
возле забора по пути в столовую нас стали часто по ту сторону подкарауливать местные торгаши брелоками комсомольского возраста. они делали из гипса или чего-то аналогичного моднейшие кроссовки типа «Пума», красили их в красный и голубой, и продавали нам по рублю, зная, что всем пионерам дают с собой денежку родители… я выторговал у Жэки из Электростали и его толстого друга-очкарика пару таких одноногих (формочка была только на правую ногу) кроссовок, чтобы подарить сувенир и Жэке Стычкину по возвращении. мне кроссовок этот казался верхом современности – вот тоже эффект коллективного фетишизма!.. ещё мы зачем-то напокупали у заезжих фотографов такие краснокрышные «беседочки» с глазком посредине свода, который – увеличительное стёклышко, в которые вставлялись слайды, сделанные на пляже. впрочем, нынче это единственный сувенир оттуда, наравне с кроссовком и пионергалстуком. вот мы со Славкой из Целинограда и Гришей, и видными позади Иркой со Светкой сидим на песке у вылепленного нами для межотрядного конкурса Змея Горыныча – я такой мелкий, что не верится самому, ведь я ощущал там себя столь взрослым…
вечером однажды была тревога: мы повысыпали из корпусов, экстренное построение, перекличка. для возможной помощи пока ещё неизвестно чему. сперва подумали – война? военные тревожные звуки с моря… вскоре уточнилось: двое детей из соседнего лагеря пропали, может, утонули, так весь военно-морской флот из Евпатории приплыл: серые палубы ракетоносцев, торпедоносцев, словно учения! к морю нас не пустили, но издали мы посмотрели. красные лучи прожекторов, блестящие на палубах морским глянцем водолазы… такое столпотворение техники и людского взрослого мира – лишь из-за двух детских жизней, всё это могло быть лишь в СССР. убежавших из лагеря и, возможно, утонувших так и не нашли, но всё побережье знало о происшествии – лагеря, пансионаты, искали до утра, и даже когда мы спали…
так ни разу при нас не запускали «крылатые качели» – аттракцион с большущей люлькой качелей, размером с баркас, едва ли не делающих «солнышко», подобный тем, что были в парках культуры и отдыха и в здешнем Луна-парке, наверное… но наша смена подходила к концу, мы окончательно тут освоились. даже прогулялись как-то во время купания со Славкой за пределы лагеря, свернули вглубь побережья за «Горынычем» через соседний пляж, преград не имеющий, почти дошли до лагерных ворот по перпендикуляру извне. днём на жаре средь тихого часа в нашем дворе между корпусом и школой дымили во вращающемся барабане варом рабочие, чтобы покрывать крышу к осени – воняло просто восхитительно, в ту пору мне запах нефтепродуктов, особенно чёрного вара очень нравился. нас как бы выкуривали ради последней смены. вот и мы – собрали чемоданы, отстояли вечернюю прощальную линейку, уснули, простились с морем на рассвете. и перед самым выходом из палат – нещадно разрисовали шариковыми ручками друг другу пионергалстуки логотипами любимых рок-групп, особенно красиво там смотрелась кубическая надпись «Скорпионс», сделанная толстячком из
