Заповедное изведанное - Дмитрий Владимирович Чёрный
среди вожатых, с начала смены представленных отряду, был некий малозаметный Гриша. еврейско-окий долговязый тип с редкими чёрными усиками над узкой слюнявой губой. мы вообще мало внимания обращали на вожатых (снизу-вверх): видели их лишь по пути в столовую, на пляже и на линейках. поскольку все вожатые получали клички у нас – он стал Гришуней, ибо на вид был флегматичен и вял, а в пионерских шортах, полагающихся и вожатым, вообще напоминал маменькиного сынка-переростка из сказки «Конфетка» (так прозвала в немецкой сказке мать избалованного ею же сына)…
однако Гришуню нам ещё предстояло узнать. случилось всё ночью, когда мы после отбоя дали повод шумами своими заглянуть ему в палату и вызвать в вожатскую Антошку, не успевшего после прыгучести по кроватям приземлиться на свой крайний, соседний со мной, матрас. ну, вызвал, и вызвал… может, в угол на полчаса поставил возле столов для пинг-понга, думали мы. и даже заснули многие, большая часть палаты спала и видела первые сны, когда мы услышали всхлипы Антошки, нашего крайнего, оказавшегося крайним и в этой, обычной для нас, истории.
все собрались у кровати Антошкиной, пытаясь выведать, в чём дело. но он разревелся ещё сильнее оттого, что надо рассказывать. коллектив, однако, требовал не только рассказа, но и возмездия обидчику, и этим давал ему силы. переборов одышку всхлипов, Антошка рассказал, как было дело…
Гришуня поймал его на чувстве вины: это была классическая дедовщина, о которой мы пока только отдалённо что-то слышали. но даже для армейских «дедов» такое было бы «западло» – что мы узнаем, конечно же, гораздо позже. но пока нас распирал почти такой же, как у Антошки, страх от его свежего рассказа…
– Ты согласен, что серьёзно провинился? – глядел в вожатской исподлобья своими карими на выкате глазами Гришуня в свете луны.
– Да, согласен, – белокурый Антошка не понимал, где кончаются законы лагеря и начинается закон Гришуни.
– Согласен, что виновный должен быть наказан?
– Да…
– Что ж, раз ты это понимаешь, то сам и решай – как хочешь быть наказан?
– Не знаю, – от самого предложения такого выбора Антошка стал ощущать себя ещё виноватее…
– А я знаю, – перешёл к приговору усатый вожатый, – ты мне будешь +уй сосать!
в свои двенадцать лет мы, конечно же, знали, что к чему в этой сфере. и хоть свои пипирки и «волосню» над ними ещё не отрастили, но осведомлены были теоретически обо всём. тем не менее, рассказ Антошки мы уже слушали не как пересказы видеофильмов с соответствующими сценами, а как путешествие в ближайший ад, хотя и с долей дурного любопытства. как наказание осуществлялось, Антошка бесхитростно воспроизвёл словами, уже не всхлипывая, а наивно излагая в подробностях речевых интонаций Гришуни весь произвол – что орудие наказания было великовато для его рта, и как всё пытался он завершить непривычные действия, но Гришуня не отпускал, пока не окончил экзекуцию, принесшую ему удовольствие: «Вот теперь можешь идти спать, и не вздумай никому рассказывать, а то наказание будет ещё хуже». с полным ртом Антошка выбежал из вожатской в соседнюю, на той же стороне по коридору, туалетную комнату, где мы мылись по утрам у ряда раковин, и долго отплёвывался, мылся и ревел.
– Какая на вкус? – задал наш придвЕрный толстяк-очкарик неуместный вопрос бОтана-энциклопедиста.
– Как бараний кефир, – поморщился Антошка.
наш пионерский коллектив переборол, наконец, оторопь – мы поклялись, что так не оставим этого, хотя Антошка (поруганный Антошка, который любил в тихий час шутливо писклявить ангельским голоском цитату из неизвестного нам фильма «Вы не имеете права, я сын майора Гаврилова!») и просил нас хранить всё в тайне. однако коллективный наш разум сообразил, что сохранение этой тайны породит новые подобные экзекуции, а мы жертвами становиться не собирались. уснули с чётким решением отомстить, рассказать вожатым – но так, что когда Гришуня узнает, то ничего нам сделать не сможет.
нет, небо не заволокло для нас облаками с той ночи – мы жили всё тем же весёлым коллективом, как ни в чём не бывало. но и Гришуня, ощутив безнаказанность, продолжал вызывать в вожатскую, находя повод, по одному – при этом, подло понимая, что не с каждым можно проделать то, что с Антошкой. за какую-то провинность он вызвал ночью Славку – и мы чётко договорились, в случае чего, по первому же зову в ночной тишине, просто прийти к нему на помощь и ворваться в вожатскую, скрутить гада. однако рослый и крепкий Славка отделался лишь отжиманиями на полу вожатской. Гришуня явно был изобретательным и осторожным маньяком… это потом мы узнаем и про Чикатило, и что вообще этот пионерский рай и счастье для детей в развитой инфраструктуре – омрачались появлением в излишне благоприятных условиях всякого рода гадов и паразитов… но сейчас мы были вынуждены своим пионерским умом
