Коза торопится в лес - Эльза Гильдина
Но идти со мной в открытую на конфликт общажные душманы тоже не решаются. За моей спиной незримой стеной стоят фигуры родственников. Все-таки я внучка Хаят и дочь полковника Алексеева как-никак, а это в наше время кое-что да значит.
Но я тоже на рожон специально не лезу, соблюдаю означенную черту: очередь занимаю, чужого не беру, лишнего не болтаю, в душу не лезу (и сама на чье-либо участие не рассчитываю), обхожусь ночевками. Уроки делаю исключительно в читальном зале, чтобы отгородиться от всех забитыми полками. Именно здесь за чтением я, предоставленная самой себе, книжный отвергнутый ребенок, снова убеждаюсь, что все вокруг отвратительно. Со злорадством и тихим мщением обнаруживаю на страницах всю безмерную пошлость, невежество, ограниченность существования, которые воплощают мои соседки. Они думают, что пользуются спросом у парней, а те элементарно пользуют их. Как можно этого не видеть? Или, когда любишь, ничего не видно?
Да, я тоже мечтаю о парне. Глядя на других, вот уже полгода как мечтаю. Но не для того, чтобы заботиться, поддерживать друг друга, вместе тусить. Глядя на тех же других, поняла, что парень нужен как свободные уши, как бесплатное приложение, рабсила, посыльный, эмоциональная помойка, источник бесконечного самоутверждения, признак достатка, в конце-то концов. Как его ни назови, суть отношений останется та же. Чтоб целыми днями или хотя бы свободными часами садиться ему на эти самые уши. Чтоб терпел мое бесконечное нытье. Да, и еще чтоб служил поводом для бесконечных историй, где «я такая» ставлю его на место, в том числе соперниц-неудачниц, которым воздается по заслугам, а «он такой», оценив меня в стотысячный раз, возвращается, поджав хвост. Вот для чего нужен этот самый парень. А для всего остального придется еще подрасти.
На перемене меня к стене прижимает староста Альбина. Видимо, ей надоело изводить меня взглядом. Решила просто убить, настолько она вблизи грозного вида. Наморщенный от нетерпения и желчи лоб. И две сухие колючки вместо глаз, которые ничего хорошего для меня не выражают.
– Это же ты сестренка Малого, да? – нахрапом берется за меня. Ни здрасьте, ни забор покрасьте, ни мало-мальски учтивого выражения лица. Есть такие душевно глухие люди – без обиняков. По ним сложно понять, когда они радуются или огорчаются. Свирепое выражение лица никогда не меняется. Неукротимая злобная энергия подавляет все пространство.
Я под ее испытующим взглядом робко киваю, судорожно соображая, чем же ей не угодил, что же такого натворил мой брат, с которым, к слову, и познакомиться-то еще не успела, а уже должна держать за него ответ. Но Альбина что-то себе прикидывает в уме.
– А бабка ваша на картах гадает? – совсем уже другое выясняет эта гром-баба.
Я не знаю, гадает ли Люся на картах. Но на всякий случай утвердительно киваю, потому что боюсь расстроить Альбину. Расстроенная Альбина может и поколотить.
– А привороты делает? Месячные свои приносить? Фотку брата дашь? Сколько берет?
Тут уж я окончательно теряюсь, не нахожусь что сказать. Пожимаю плечами, а потом вжимаю в них голову, потому что наш разговор, принявший неожиданный поворот, стал достоянием общественности. В коридоре все разом обернули в нашу сторону головы, но Альбине все нипочем. Человеку, в арсенале которого один аргумент (мощный кулак), нечего опасаться досужих сплетен. Сила есть, ума не надо. А там, где физическая сила не срабатывает (например, надо срочно, до зарезу влюбить в себя чужого брата), то можно прибегнуть к народной магии. В любом случае по доброй воле с ними ничего не решить. Им обязательно нужно заставить, подчинить себе, продемонстрировать свою власть.
«Кама»
Новая бабка со мной уже не сюсюкалась. По душам мы точно не общались. Люся была равнодушная, если не касалось чужих сплетен, и какая-то очень конкретная, если касалось денег. Все по делу. Простое сочувствие или телячьи нежности ей неведомы. Хотя даже внешне черствая Хаят тискала и жалела меня. Не сказать, что Люся была со мной совсем уж прохладной, но больше радовалась тому, сколько я ей всего за выходные успею сделать. Всякий раз, как приезжала к ней с Инзы в Низы отсыпаться, запрягала работой. Глаза я ей мозолю, что ли, своим свободным и ленивым видом? Да и вид у меня не такой. Я больше на затюканную похожа.
В спальне рыжий комод, сундуки и плотные шторы. На стене ковер с рисунком из разрастающихся во все стороны ромбиков разной величины. Слышно мерное тиканье часов с кукушкой. Пахнет пылью, старым деревом и сыростью. Так пахнут все деревенские дома, в которых бабушки доживают свой век.
Сама Люся ни свет ни заря уже на ногах.
Сначала утренняя дойка. Пес Туман, полагая, что его нарочно изводят, нетерпеливо поскуливает в ожидании хозяйки, которая, как всегда, по пути из сарая в летнюю кухню, будто кошке, плеснет ему выстраданную порцию молока. И мне оставит на столе банку, когда проснусь. Хорошо, что она козу не держит, как Хаят. Козье молоко пахнет мокрыми варежками. Самый отвратительный запах – ну, после тухлого мяса, конечно. Да, и мази Вишневского, на которую Хаят просто молится.
Потом Люся гоняет коров в табун. Это слышно по ее окрикам на бестолковую скотину и тяжелому топоту копыт под окном. Когда все стихает, снова погружаюсь в по-прежнему густую и теплую дрему. Но ненадолго. Беська вычесывает блох, а табурет под ним шатается, громко постукивая неровной ножкой об пол. И его вернувшейся хозяйке все неймется. Раз уж появилась молодая помощница, надо срочно затеять генеральную стирку. Для этого шустрая старуха завела порядок выставлять из бани во двор шумную стиральную машинку.
Воду таскали из низенького колодца, тут же занимая все конфорки. Мигом запотевало единственное окошко летней кухни. На скамьях в широких жестяных тазах, ни от чего не отвлекаясь, я полоскала одеяла, покрывала, шторы и с трудом вешала чуть поодаль. К полудню ветер, из-за которого дядя Гера, затопив баню, клял все на свете, разгулялся было, но в завешанном бельем дворе почувствовал себя тесно, с трудом приподнимая края отяжелевших от воды одеял, покрывал, штор… В огороде меж теплиц и грядок разложили собранные со всего
