Жар - Тоби Ллойд
– Господи, Господи, Господи, – бормотал Эрик.
Гидеон ринулся к раковине, нашел глубокую миску, открыл кран и, дожидаясь, пока миска наполнится, крикнул мне:
–Сделайте что-нибудь!
Все словно замедлилось. Может, я не только не протрезвела, но и не проснулась. Наконец я увидела то же, что видел Гидеон, из-за чего бросился на кухню, – зрелище, ввергшее в ступор его отца. В центре двора стояла Элси, воздев руки к небу. Она была во всем белом, у ног ее валялась канистра. Товия с Ханной то приближались к ней, то пятились прочь. Они пытались накинуть на Элси то ли коврик, то ли одеяло, но жар был нестерпимый. На другой стороне улицы одни соседи прильнули к окнам – в контражуре чернели их силуэты, – другие глазели на происходящее с крыльца. Тело Элси до кончиков пальцев было объято пламенем. Огонь плясал на руках, ногах, голове. Синие, красные, рыжие, белые языки. Элси не шевелилась. На лице ее была написана безмятежность.
Она уронила на землю какой-то предмет. Я и из дома разглядела, что это: ярко-розовая зажигалка, которую у меня вечером забрал ее брат.
Гидеон выбежал в сад, расплескивая воду из миски, и вылил ее содержимое на Элси. Но оно толком не сбило пламя, уже менявшее и цвет, и форму ее лица. Казалось, ее шелушат чьи-то незримые пальцы. Я не могла оторвать взгляд от этого зрелища и обернулась лишь потому, что услышала дикий грудной вопль. Эрик стоял на коленях возле дивана. Запустив руки в густые седеющие волосы, он вырвал два клока и вскрикнул еще громче. Эрик разжал ладони, выпустил клочья на ковер и с воем вновь запустил руки в волосы.
Глава двадцать третья
Товию с тех пор я видела лишь однажды. Долгие годы спустя, когда он давным-давно вылетел из Оксфорда, переехал в Берлин и прервал всякую связь со всеми, со мной в том числе. Я работала преподавателем, в очередной раз уволилась и отправилась в научно-исследовательскую командировку: колесила на поездах по Центральной Европе. На станции, название которой забыла, в зале ожидания я заметила Товию: он прихлебывал что-то из пластмассового стаканчика и раздраженно поглядывал на табло. Он почти не изменился. По-прежнему гладко выбрит, нескладный, точно подросток. Даже одет был так же: рубашка неряшливая, пиджак сидит колом. Я настолько не ожидала увидеть его там, что мне на миг показалось, будто мы условились встретиться. Когда я подошла, он вскинул голову и сразу же отвернулся.
Не помню, кто из соседей в конце концов залил пламя из садового шланга. Не помню и «скорую», приехавшую слишком поздно. Санитарам было нечего нам сказать, нечего делать. Не помню обугленный труп. Разумеется, после я обо всем этом прочла, но лично – не помню. Я помню Элси. Прямую как палка Элси, окутанную жутким светом. Кем была она в ту минуту? Библейской дочерью, сгорающей на костре материнского честолюбия? Или пылкой юной верующей, забредшей чересчур далеко? Или мятежной душой, устремленной в небо, прежде времени сбрасывающей плотскую шелуху? Товия сказал бы, что все это чепуха. Случилось то, что случилось, факты яснее некуда. Семья довела ее до помешательства. После того как судмедэксперт представил отчет и полиция вынесла заключение – расследовать нечего, Элси покончила с собой, – Гидеон вернулся в Израиль, растолстел, зарегистрировал брак в Амстердаме, и они с супругом усыновили детей. Ханна, как и следовало ожидать, написала продолжение «Дочерей Аэндора», первую книгу, героиней которой стала она сама. Название (полагаю, навязанное издательством) было очень простое: «Мать». В книге Ханна на пятистах страницах изложила всю эту историю со своей точки зрения. Материнского чувства ноль, как и саморефлексии, исключительно попытка разжалобить читателя. Дочитать ее у меня не хватило терпения; я оставила свой экземпляр в шкафчике с бесплатными книгами у метро «Арсенал».
После случившегося тем летом сдавать выпускные экзамены не было душевных сил, и я взяла академ. А через год влилась в свежий поток студентов – новые лица, люди, знать не знавшие Товию Розенталя, хотя имя его вскоре услышали все. Со старыми друзьями общаться мне было непросто – слишком уж много всего случилось в мое отсутствие,– но и новых я заводила без особого интереса. В итоге последние два года в университете я была сама по себе, много читала и занималась. Бакалавриат я окончила с отличием и получила полную стипендию для поступления в магистратуру – почести, по-хорошему положенные Товии. Я словно стала его тенью, вела жизнь, от которой он отказался. Наверное, это меня подзадоривало.
Когда я хлопнула его по колену на той европейской станции, он сделал вид, что мы незнакомы.
– Товия, – сказала я, – это я.
Он покачал головой, пробормотал что-то по-немецки, так тихо, что слов я не разобрала. На подбородке у него темнела родинка, я ее не помнила, в черных его волосах виднелись седые пряди. Нам столько с ним надо обсудить. Но он по-прежнему притворялся, будто понятия не имеет, кто я такая. Однако когда он посмотрел на меня, я по глазам его поняла, что он меня узнал. Взгляд его затуманился. Из-за сожаления? Утраты? Нет. В густом мраке его зрачков мелькнул страх.
– Прошу прощения. – Я встала, чтобы уйти. – Обозналась.
И он произнес – по-немецки, но медленно и отчетливо:
– Удачи. Желаю вам отыскать вашего Товию.
* * *
Недавно я была в Оксфорде, встречалась с друзьями, в том числе с Рут, моей первой раббой, мы регулярно переписываемся, она для меня по-прежнему нравственный ориентир. Рут мне сказала, что некогда жил мудрец, моливший Бога о том, чтобы Его милосердие можно было найти во всем, даже и в атеизме. Мудрец рассуждал вот как. Верующий говорит: «Беды этого мира – не моя печаль, а Его, вот пусть Он с ними и разбирается». Атеист же уверен, что мы обязаны брать ответственность на себя: ведь больше винить-то некого.
– Ты же знаешь, как переводится имя «Товия», правда? – спросила Рут.
Я знала. «Бог благ».
Говорили мы и об Элси, той одаренной девушке, с которой я провела один незабываемый вечер, полный всех устремлений и возможностей молодости; может, я даже немного влюбилась в нее. О девушке, которую мы все подвели, причем некоторые куда более косвенно и непостижимо. Вспоминая о кратком ее пребывании в этом мире, я думаю о том, что Элси писала о Талмуде. Жизнь – мимолетная тень, учит Писание. Тень дерева или башни, тень,
