Бестеневая лампа - Иван Панкратов
Как будет на этот раз, Виктору не особо хотелось знать. Он проводил взглядом пенсионера, которого под руки вывела из «Скорой» молодая женщина. Следом в приемное вошел старший смены. Водитель остался курить на крыльце.
— Пойду и я, — кивнул сам себе Платонов и пошел в отделение. Под ногами у него несколько лягушек пытались перебраться через асфальтовую пустошь с клумбы на клумбу, он едва не раздавил парочку. В это время года надо было по ночам смотреть под ноги — квакающее племя устраивало настоящее паломничество в какую-то свою лягушачью Мекку. Их боялись даже госпитальные собаки, живущие возле столовой — облаивали, но приближаться не стремились. А лягушкам было все равно — они вели себя так, словно вокруг и нет никого. Шлеп… Шлеп… Шлеп…
Дверь в отделение была открыта. Он поднялся по лестнице и увидел у дверей солдата в госпитальной «синьке», что стоял в углу, привалившись спиной к пожарному гидранту и не обращая внимания на лавочку.
— Ты откуда тут взялся? — удивился Виктор.
— Мне поговорить надо с вами, — ответил солдат, не прояснив ситуацию. — Сестра разрешила подождать здесь.
— С сестрой будет отдельный разговор, — доставая ключи, пробурчал Платонов. — Заходи, — он открыл дверь, но вдруг вспомнил, что там на столе стоят бутылка и стаканы и остановил полуночного гостя. — Хотя нет, подожди минуту. Я позову.
Он вошел, быстро убрал «Джека» за диван, где его не будет видно, все остальное спрятал в шкаф, смахнул со столика крошки, огляделся.
— Теперь точно заходи, — громко позвал он. Солдат вошел в коридор и нерешительно остановился в дверном проеме ординаторской.
— На кушетку, — указал Виктор. — В ногах правда нет. И напомни, как тебя зовут.
— Рядовой Гусев, товарищ подполковник.
— Имя у рядового Гусева есть?
— Тимофей, — ответил тот, присаживаясь на самый край кушетки. Платонов встал у открытого окна и жестом показал солдату, что тот может излагать свою проблему.
— Я знаю, почему Ждун… почему Жданов оказался в реанимации. Но я скажу вам, если вы меня еще подержите в отделении месяц, — не моргая, выпалил Гусев. — Можно в рабочую команду. Хоть куда. Лишь бы месяц. Если можно больше — то больше. Мама деньги вам переведет, сколько скажете, вы только номер телефона дайте.
И он замолчал, сам испугавшись всего того, что наговорил. Платонов приподнял брови от услышанного, но особо не удивился той части, в которой Гусев просил остаться в госпитале — это он слышал постоянно. А вот насчет Жданова… Это было интересно и, пожалуй, стоило того, чтобы дать Тимофею обещание.
— Три недели, — кивнул он Гусеву. — Максимум. Но только если информация действительно ценная.
— Сколько вам надо денег?
— Нисколько, — ответил Платонов. — Я с солдатами в товарно-денежные отношения не вступаю. Рассказывай, а там посмотрим.
Гусев опустил глаза в пол; складывалось впечатление, что он сейчас даст задний ход и не будет ничего говорить.
— Помните, две недели назад кража была в операционной?
Платонов кивнул. Он не ожидал развития ситуации в эту сторону. Если Жданов как-то связан…
— Я знаю, кто это сделал. И Ждун знает. Только он знал с самого начала, а я недавно.
Платонов посмотрел на повязку на левой стопе у Гусева, вспомнил — это тот, что якобы чайник себе на ногу в каптерке опрокинул. Неплохие такие ожоги получил. И без свидетелей.
— Подробности будут? — спросил он у солдата.
— Вы же меня не выдадите?
— Если ты сейчас правду расскажешь, и мы воров поймаем — то со следователями тебе придется подружиться, — Платонов от подоконника перешел на диван, сел, закинул ногу на ногу. Дежурство переставало быть скучным окончательно. — Они, скорее всего, переведут тебя в другую часть. Если надо — подержат у себя… Не переживай, в нормальных человеческих условиях. Было такое, и не раз, когда свидетелей прятали. Только ты ж еще толком ничего не сказал — так что я не могу оценить все масштабы.
Гусев вздохнул и продолжил:
— В ту ночь, когда они операционную обнесли, Жданов их видел. Не скажу точно, где и как именно, это я с их слов знаю…
— Кто «они»? — уточнил Платонов.
— Сергачев, Павлов и Ахутин. И был еще кто-то, кто все у них принимал и прятал, потому что они сами не успели бы никак, — ответил Тимофей таким тоном, будто это было само собой, что именно они, и никто другой. — Просто Сергачева вчера забрали, у него проездные домой оформлены, а Павлов завтра уходит.
— И поэтому ты их бояться перестал?
Гусев кивнул.
— Ахутин, когда он один, чмо полное, — немного оживился он. — Он только рядом с Сергачевым ничего не боялся.
— И как ты узнал про них и про Жданова?
Гусев сел поудобнее, оперся спиной о стену и почувствовал себя гораздо спокойнее, когда произнес фамилии воров и оценил свои перспективы.
— Я часто в библиотеку ходил, а там же в клубе еще комната есть с тренажерами всякими, теннисным столом. Эти трое часто там бывали. И я случайно услышал, как они с кем-то договорились и что-то будут продавать. За забор, бабке одной. Я сразу не очень понял, но решил получше узнать. Смотрел днем, где и с кем они тусуются. И увидел, как они типа в магазин сходили, купили там чего-то по мелочи, потом по задней аллее прошли, где короб бетонный с трубами от котельной, присели на него. Двое закурили, а Сергачев оттуда, из короба, достал какой-то сверток белый, вроде простыни, и быстро в пакет спрятал. Я далеко был, в беседке, но видно было все как на ладони, только не понятно, тяжелый сверток или нет. Пакет его выдержал…
Платонов заинтересованно слушал.
— Потом они пошли за столярный цех, к забору. Я за ними, чуть поодаль. Сергачев позвонил, за забором лестницу приставили, тетка какая-то поднялась. Сверток ей бросили, она поймала, потрясла, заглянула, потом им что-то маленькое в ответ кинула. Я думаю, деньги. Они взяли и ушли.
— И как ты понял, что это вообще? И кто операционную ограбил? — спросил Платонов, хотя ему было понятно, что Гусев не ошибся.
— Я вечером напросился сводку в приемное отнести после того, как дверь в отделение закрыли, а обратно пошел мимо того места. Присел закурить, заглянул… Там две бутыли темных было со спиртом, часы настенные, несколько простыней и бикс с инструментами. Сверху все мешком грязным прикрыто. Если не знаешь, куда смотреть, то и не заметишь. Только спиртом пахнет — не сильно, но чувствуется. Поэтому, наверное, собаки и не растащили все.
— А Жданов тут при чем? — не понял Платонов. — Тем более, что все это ты видел тогда, когда Ждун в реанимации лежал — правильно я понимаю?
— Да, — кивнул Гусев. — Но я видел кое-что. Через три дня после кражи. Или через четыре… Да, через четыре. Видел, как Жданов какие-то штуки глотал в туалете. Шарики из фольги.
— Какие шарики? — не понял Платонов.
— Из фольги от шоколадки, — пояснил Гусев таким голосом, словно все вокруг эти шарики каждый день делают. — Штук десять таких шариков проглотил. В туалете после отбоя. Я тогда почему-то решил, что никому не скажу — думал, обойдется. А когда ему плохо стало и его всего в крови отсюда увезли — тогда точно решил, что промолчу…
Внизу грохнула дверь, Платонов услышал легкий стук каблуков.
— Сейчас сюда женщина зайдет — при ней можешь говорить все, что угодно, не бойся, — подготовил он Гусева. — Она человек от наших дел далекий, но может что-то дельное посоветовать. Считай ее моим первым помощником.
Тимофей недоверчиво кивнул, но смирился — он слишком далеко зашел в беседе с подполковником, чтобы на полпути сворачивать. Тем временем звук шагов был все ближе — и через мгновенье в ординаторскую вошла Инна.
Платонов встретил ее в дверях. Без макияжа она выглядела сразу на свои тридцать восемь — судя по всему, после борьбы с потопом на работе Инна не заезжала никуда, направившись сразу в госпиталь.
— Не смотри на меня, я ужасна, — подставила
