Индекс Франка - Иван Панкратов
Платонов повнимательнее посмотрел на лоб и щёки — нет, никаких следов от тех ран не осталось. Лариса тогда вбухала кучу денег в хирургию и косметологию. Когда дело касалось её внешности, она тратила последнее, вообще не задумываясь о последствиях. Спустя несколько лет можно было даже похвалить тех специалистов, что работали с лицом — получилось более чем замечательно. Вот только со всем остальным и она, и косметологи слегка переборщили — Платонов лишний раз убедился в том, что чувство меры у Ларисы было своеобразным; об этом говорил абсолютно гладкий, непропорционально высокий безэмоциональный лоб и губы какой-то странной отталкивающей формы.
(это тебе знак… свыше…)
«Оптимист думает: «Какая красивая женщина…», а пессимист: «А кому-то она уже надоела…» — вспомнил Виктор старый анекдот, улыбнулся уголком рта. В этот момент подошёл официант. Платонов сумел, наконец, в возникшей паузе задать вопрос:
— Как у тебя все получилось с Вадимом?
Лариса, скользя пальцем по меню, на пару секунд замерла, но потом продолжила выбирать, не поднимая глаз на Виктора. Похоже, ей было нужно время, чтобы собраться с мыслями. Сам Платонов прекрасно понимал, что она запросто может проигнорировать вопрос, но другого способа узнать правду не видел.
— Вот это… — Лариса ткнула пальцем в страницу меню, не утруждая себя произношением названий. Официант наклонился, прищурился, уточнил, куда именно указывает наращённый ноготь со стразом, сделал себе пометку в блокноте. — И вот это. Хотя нет, хватит пока салата. Записали?
Официант кивнул.
— Ты что-нибудь закажешь? — обратилась она к Виктору. Платонов отрицательно покачал головой, хотя чувствовал себя голодным — он не хотел превращать это всё в милый обед во время перемирия. — Ну как хочешь.
Она откинулась на спинку дивана, поправила и так идеально уложенные волосы, на пару секунд сложила губы в «уточку», потом пластмассово, как кукла, улыбнулась и спросила:
— Так что ты там хотел узнать? Про какого-то Вадима, или я неправильно расслышала?
— Всё правильно расслышала, — с каменным лицом ответил Виктор. — Ты понимаешь, о каком Вадиме речь. О Вадиме Белякове. Я хотел бы назвать его несчастным мальчишкой, но не могу этого сделать, потому что он принёс в мир слишком много горя за свою короткую жизнь. Я прекрасно знаю о том, что вы с ним знакомы. Были знакомы, — уточнил Платонов.
Лариса постучала ногтями по столу, не отрывая глаз от Виктора. Он рефлекторно сложил руки на груди, отгораживаясь от неё невидимой стеной. Это в очередной раз вернуло его на несколько секунд в прошлое, где он жил за такой стеной много лет, что не добавило ему оптимизма в разговоре. Платонов не понимал, чего ждать сейчас от бывшей жены — вспышки злобы, истерики или, наоборот, полного равнодушия. Он хотел быть готовым ко всему, но понимал, что ему это не по силам; Лариса никогда не давала полного контроля над ситуацией, оставаясь максимально непредсказуемой.
— Я ведь давно тебе сказала, — неожиданно произнесла она, когда пальцы, отстучав какой-то незатейливый ритм, замерли над столом, — что дело всегда было в тебе. И дочь наша оставила этот мир из-за тебя, и семья наша развалилась из-за твоих грехов. Ты никогда не был способен на поступок. Никогда не был готов отвечать за всё по-мужски, принимать на себя ответственность…
Платонов несколько опешил от такого начала, но продолжил внимательно слушать.
— Ты не мог. А я — смогла, — она говорила очень тихо, последнее слово «смогла» Лариса произнесла с каким-то змеиным шипением. — И помог мне в этом не ты, а мальчик… Вадим. Да, мальчик. Он младше меня в два раза был, если не больше. Такой внимательный, заботливый… В глаза смотрел, как Хатико. Цветы дарил. За руку держал. Грех был не воспользоваться.
Она замолчала и, улыбаясь, отвела взгляд в сторону, словно вспоминая что-то очень приятное. Потом на секунду зачем-то посмотрела придирчивым взглядом на свои ногти и продолжила, глядя по-прежнему в окно.
— Он нашёлся на одном врачебном форуме, где я искала хоть какую-то информацию о Русенцовой. Сам написал мне, предложил встретиться. Через пару дней в маленьком кафе вроде этого он рассказал о ней всё, что знал — как она вылечила его в детстве, как постепенно перешла к не самым традиционным методам лечения. Он знал её точный адрес, потому что сам снабжал всякой гнусью в красивых бутылочках. Я записала адрес, он попросил ещё об одной встрече — и мне бы отказать ему… Знаешь, у меня долго в голове сидел какой-то внутренний блок на подобные знакомства и отношения. На уровне рефлекса не могла себе позволить ни с кем, как это сейчас называют, «замутить». То самое, что ты себе позволял в любых количествах. Да, дорогой?
Лариса, наконец, вновь посмотрела на Платонова. Виктор слушал её внимательно, поэтому не ожидал, что посреди этого монолога могут возникнуть вопросы к нему; он, собственно говоря, не собирался с ней откровенничать о прошлом, о своих побудительных мотивах, о том самом диване в ординаторской — это к делу не относилось.
— Вижу, не готов дискутировать, — она громко рассмеялась, чем привлекла несколько взглядов с соседних столиков. — Не напрягайся, мне уже давно наплевать. Вадим меня действительно заинтересовал тогда. Он был первый, с кем я на тот момент смогла пойти куда угодно, несмотря на его возраст и всего пару часов знакомства. Я видела в его глазах восхищение, интерес, желание — а что ещё нужно одинокой женщине, не связанной никакими обязательствами?
— То есть ты с ним ещё и спала? — уточнил Виктор.
— Ревнуешь, Платонов? — она наклонилась вперёд через столик, чтобы он смог ощутить запах её духов и заглянуть в вырез блузки. — Признайся спустя столько лет, что тебе не всё равно; что где-то внутри сейчас стрельнуло, кольнуло, защипало. Уж не знаю, как это у вас, у мужчин, происходит — что вы чувствуете, когда ваша женщина ложится в постель с другим мужчиной и не делает из этого тайну. Ты же не делал — но тебе было глубоко наплевать, что у меня внутри.
Последние слова она сказала очень злым и ядовитым голосом, сопровождавшим в последние годы их семейной жизни практически ежедневные скандалы. Платонова словно окатило холодной водой воспоминаний — от её тона и тембра голоса он внутренне съёжился, напрягся и включил какое-то душевное сопротивление, убеждая себя, что он уже давно свободен от этой женщины. Это плохо помогало, но ничего другого он придумать не смог.
— Да, я спала с ним, — откинулась на диване Лариса, сменив интонацию на какую-то равнодушно-справочную. — Сложно сказать, ради чего — то ли из жалости, то ли из интереса. На тот момент вся нужная информация была мне уже известна, можно было смело выбрасывать мальчика, как поломанную старую игрушку. Но на одну из наших встреч он пришёл злым, возбуждённым, бурчал что-то под нос, разговаривал сам с собой — и я поняла две вещи. Первое — что-то происходит с его мамой. Что-то нехорошее. И второе — у него не всё в порядке с психикой. Я и раньше замечала за ним всякие непонятные штуки, но вот тогда… Знаешь, что было странным в наших отношениях? Он всегда называл меня Ларисой Константиновной. Даже в постели. Как учителя, что ли. Бред, конечно, но вот в тот день у меня много чего в голове сложилось.
— И что ты знаешь про его отношения с мамой? — спросил Виктор. — Потому что я знаю многое. Она рассказала мне… Поделилась практически с чужим человеком своими страданиями за сутки до смерти. Мне сейчас очень интересно, как он всё это преподнёс тебе.
Лариса попыталась удивлённо поднять бровь. Парализованные ботоксом мышцы не справились с этой задачей, из-за чего у неё получился комичный взгляд широко распахнутых глаз, но Виктору это
