Индекс Франка - Иван Панкратов
Лариса внезапно замолчала и поморщилась, словно воспоминания причиняли ей физическую боль.
— Господи, как же я ненавижу тебя, — сквозь зубы сказала она через минуту уже более спокойным голосом. — Тебя и всех твоих баб. Как представлю, что надо мной весь госпиталь смеялся, хочется тебя придушить…
— Ты сильно преувеличиваешь свою роль в существовании госпиталя как коллектива, — Виктор взял в руки меню, но не с целью что-то заказать, а чтобы как-то отвлечь себя, занять руки и глаза. — Там служебные романы плодились, как грибы после дождя. Не успевали с одними разобраться, а тут другие подоспели — так что, поверь, никому до тебя дела не было.
Он немного лукавил — его приключения в своё время превзошли по резонансу все возможные на тот момент госпитальные интриги. Но Ларису надо было спустить с небес на землю. Платонов уже чувствовал, как в нём закипает старый чайник и хочется громко, на все кафе, сказать ей: «Заткнись!»
И он вспомнил, что подобное случалось и раньше…
… — Заткнись, — сказал он и сделал радио громче. Правда, вышло ненадолго — Лариса сразу же, будто коршун, накинулась на приёмник и выкрутила звук в ноль.
— Значит, «заткнись», — слегка прищурившись, услышал он. Спасало его только одно — он был за рулём, и любая пощёчина могла стоить им жизни. — Конечно, что ты ещё можешь сказать…
— Да уж, — хмыкнул он, собираясь вернуть звук на место, но передумал. В конце концов, в результате этого бессмысленного пихания они что-нибудь сломают, а музыкальный центр здесь совершенно не при чем. — Ты удивлена?
Было видно, что она изрядно нервничает. Тонкие пальцы поколачивали по обивке двери; она скинула туфли, отодвинула кресло назад до упора и практически всем телом повернулась к нему, сделав какое-то одной ей понятное движение шеей — нечто вроде попытки выбраться из невидимого воротника. Того самого воротника, что получился из тягучего и вязкого слова «заткнись». Ей немного мешал ремень, и она щедрой и смелой рукой отстегнула его, чтобы смотреть на мужа из той позы, которая ей была максимально удобна. Предупредительный сигнал нудным пиканьем напомнил о том, что кто-то плюёт сейчас на правила безопасности; Лариса поморщилась, но она прекрасно знала, что через пару минут этот звук исчезнет.
— Ты хорошо подумал? — спросила она, когда в салоне стало тихо.
«Интересно, почему всегда именно этот вопрос?» Да он вообще не думал. Предложение заткнуться всегда рождалось само собой — в ответ на её вздорные поступки, хамские замечания, циничную полуправду.
Короче, Платонов просто кивнул, сделав вид, что готовился к этому разговору по меньшей мере год. Чушь, конечно — но что-то надо было ответить. Хотя бы кивнуть.
— Мразь… Сели все на мою шею…
— Ага, — согласился он, показал поворот и обогнал идущую впереди тихоходку. Когда ты управляешь машиной с правым рулём, то рассматривать тех, кого ты обходишь, несколько удобней — вот и сейчас он краем глаза заметил, что там ведёт милую беседу пожилая чета; только за рулём была женщина. Хотя почему он решил, что беседа именно милая? Вполне возможно, он тоже только что предложил ей заткнуться. Или назвал её стервой. Или сукой. Или вообще послал куда подальше, и теперь она ищет взглядом на трассе автомобиль или столб, в который врежется, лишь бы только избавить мир от этого урода.
Ехать им было ещё примерно шестьдесят километров, что по такой погоде да под хорошую музыку могло бы стать вполне удачным времяпрепровождением. К сожалению, человек предполагал, а Лариса располагала. Придётся слушать очередную унылую песню о том, что жизнь прожита зря…
— …Ты вообще слышишь меня, козёл?! Давай рассказывай, по ком теперь сохнешь? Ты же всегда у нас такой — загадочный! Лишь бы лыжи навострить куда-нибудь…
«Такие дела, брат — любовь…» — напевал он себе в глубинах сознания одну из самых цепляющих песен «родом из детства». Когда ты женат почти пятнадцать лет, все скандалы расписаны вперёд по определенному сценарию — и эти правила нарушать не приходится. Как только выйдешь за рамки — тебя сразу вернут на место.
— Скотина… Ничего в жизни не осталось… — продолжала разговаривать то ли с ним, то ли сама с собой Лариса. — Не мужик, а хрен знает кто…
— Точно. Ты, как всегда, права. Давай уж как-нибудь молча доедем…
— Ты мне рот не затыкай! Тварь! Нечем затыкать!
— Аргумент, — улыбнулся он. — Непрошибаемый. С козырей зашла.
Она скрипнула зубами, сощурилась практически в ниточку и сжала кулаки. С губ срывались какие-то ругательства, она тяжело дышала — злоба рвалась наружу, будто пар из котла.
Виктор точно знал, если бы сейчас, как в фильме «Вавилон», ей в голову прилетела из ниоткуда шальная пуля — он бы даже не сбавил скорости. Так и ехал бы с безжизненным телом, наслаждаясь минутами тишины. Шестьдесят километров… И можно было бы никуда не спешить.
— Ничего, доедем с божьей помощью, — наконец, сумела выдавить из себя Лариса хоть что-нибудь. — Надо от тебя избавляться… Как от болезни… В суд, и никаких вариантов. И дочь не увидишь — никогда. Ты думаешь, я никому не нужна? Ты уверен? Мне всего лишь чуть больше сорока, я привлекательна, я такое могу! И в постели, и в жизни!
— Да? — приподнял он брови, не поворачивая головы. — Наверное… Не буду спорить. Конечно, будешь нужна. Но недолго. Потому что такой дурак в твоей жизни был всего один — такой, что терпел все годы твои скандалы. Другого не найдёшь. А секс — извини, но в наше раскрепощённое время это не проблема.
Сказал — и тут же пожалел. Зря он влез с этой темой. Сейчас перевернёт с ног на голову, разовьёт… На ближайшие километров тридцать.
И она уже открыла рот, чтобы объяснить ему что-то про секс — как раздался короткий хлёсткий удар. Лариса машинально взвизгнула и закрыла голову руками. Он испугаться не успел — просто отметил, как перед его глазами на лобовом стекле появился вдавленный большой пятачок, покрытый мелкой сеточкой. Спустя секунду что-то щёлкнуло, но уже не так громко — и от пятачка в сторону края стекла стрельнул зигзагом лучик.
Откуда взялся этот камень, сказать было несложно — время от времени их по левому ряду обходили мощные джипы, не привыкшие ехать медленно. Разбитый участок стекла серьёзно сузил угол зрения, пришлось отклониться в сторону, чтобы выглядывать из-за него.
Она, прикусив нижнюю губу, тихо материлась так, что позавидовали бы все сантехники ЖЭКа.
— Твою мать… Это тебе, сволочь, знак… Свыше… Чтоб ты, тварь, остановился. Прекратил третировать мать своего ребёнка… Мразь… Ненавижу!
И она уставилась на него немигающим взглядом, стараясь прожечь в щеке дырку. Он физически ощутил это давление — а поскольку приходилось немного отстраняться в противоположную сторону, чтобы нормально видеть дорогу, то складывалось впечатление, что этот взгляд отжимает его к двери.
— Очки надень, а то глаза об мою щетину сломаешь, — ответил Платонов на её тираду. — Забыла ещё сказать, что теперь я тебе стекло должен вставить…
— Вставишь, не переживай, козел, — Лариса отвернулась, вытащила из сумочки солнцезащитные очки. Прежде чем надеть их, она осмотрелась по сторонам, потом взглянула на мужа и добавила:
— Вот же урод… На дорогу смотри внимательно, я хочу живой доехать.
И очки опустились на глаза.
Спустя мгновение очередной джип, мчавшийся по неотложным делам, обгоняя их на повороте, резко перестроился обратно в ряд, уходя от чего-то невидимого на встречке.
Виктор ударил по тормозам. Непристёгнутая Лариса не успела испугаться; инерция рванула её вперёд, на «торпеду»…
Антиблокировочная система сумела не сорвать машину в занос. Те водители, кто объезжал их потом по обочине, видели, как на травянистом
