Три пары - Лорен Маккензи
Лиззи коротко и резко вздохнула и уставилась на нее.
– Мне очень жаль.
– Тебе жаль? Серьезно? Жаль меня или себя? Тебя не поймешь, ты же вся такая прямолинейная. Все это… – Лиззи указала на Беатрис и фыркнула. – Но я-то тебя раскусила. Ты жадная воровка. И эгоистка. Такая эгоистка.
Беатрис потребовалось какое-то время, чтобы позволить боли от этих слов ослабнуть.
– Если бы я могла что-то изменить – ты должна мне поверить, – я бы это сделала.
Лиззи изучала ее:
– Да ну? Конечно, что было, то прошло, да?
Беатрис почувствовала, как что-то в ней ломается. Несмотря на то что ее привлекал Фрэнк, его стремление, его вожделение, она никогда не воображала, что имеет на него какие-то права. Фрэнк был слишком голодным. Он был искателем и никогда не удовлетворялся, никем и ничем.
– Иногда у прошлого есть чему поучиться, – сказала Беатрис, – чтобы не совершать одних и тех же ошибок.
– А-а? Ну давай, вперед. Флаг тебе в руки. – Лиззи ушла, вытирая лицо рукавом. Беатрис прислонилась спиной к холодной гранитной стене и подождала, пока сердце не утихнет.
Фиа был последним ребенком, оставшимся у двери класса. Он подлетел к Беатрис, согнувшись пополам под тяжестью второго рюкзака, собранного на выходные. Обняв его, она увидела Лиззи у двери класса Евы. Ева кивнула Беатрис. Лиззи оглянулась через плечо, чтобы увидеть, на кого смотрит Ева. Какое-то мгновение Ева с Лиззи смотрели на нее. По привычке Беатрис подняла руку, чтобы помахать. Некоторое время рука бесплодно парила в воздухе, прежде чем Беатрис уронила ее вдоль тела. Все закончилось, и она чувствовала лишь облегчение.
Фиа потянул ее за собой.
– Быстрее, мам, нас утки ждут.
На детской площадке Сент-Стивенс-Грин были две девочки: они выглядели как сестры и были примерно одного возраста с Фиа. Они вцепились в него, желая, чтобы Фиа присоединился к ним в догонялки. Беатрис сидела на скамейке и смотрела, как они бегают кругами. Через мгновение она закрыла глаза и откинула голову, чтобы погреться под палящим жаром полуденного солнца. Пот катился между ее грудей. Она чувствовала себя больной. Лиззи. Лиззи. Лиззи. Жизнь Лиззи перевернулась. И жизнь детей. Дети. Она осуждала ее, а ведь единственное, что сделала Лиззи, – это полюбила Фрэнка. Беатрис слишком хорошо знала острые углы их с Лиззи ситуаций. Душевная боль часто проявлялась в ее теле: искрящийся нерв, кинжал в висках. Она не могла больше так жить. Если Лиззи права и у нее с Фрэнком действительно все кончено, то она в лучшем положении, чем Беатрис. Она свободна начать все сначала.
Ветер откинул волосы ей на лицо. Заправив волосы за ухо, она заметила сидящего рядом мужчину. Он откинулся на спинку, длинные ноги были свободно и широко расставлены. Между ними осталось много места: она не чувствовала, что он вторгается в ее пространство. Он тоже повернулся лицом к солнцу и закрыл глаза. Его борода была коротко подстрижена, как и остатки волос. Он заговорил, не поворачивая головы:
– Прекрасный день.
– Да.
Детский визг резко прекратился. Одна из девочек упала и растянулась на земле, двое других детей склонились над ней. Но тут девочка выбросила руку и осалила Фиа. Он протестующе заревел, но девчонки уже убегали, хихикая. Беатрис осознала, что мужчина рядом с ней сел так же прямо, как и она. Он не носил обручального кольца.
– Это ваши дочери?
– Ага.
– Сообразительные.
Его смех был отрывистым.
– Это утомительно. Их любимая игра – в хорошего и плохого полицейского.
Она засмеялась.
– Нужно быть аккуратным с детьми. Они безжалостны и могут заставить тебя сделать практически что угодно.
– Верно, – ухмыльнулся он. – У вас акцент, немецкий?
– Да, но теперь я ирландка. А вы?
Он удивленно поднял голову:
– Португалия. Давным-давно. Я тоже ирландец. – Он протянул ей руку: – Я Алекс Сантос. Видел вас здесь раньше.
Беатрис наблюдала, как Фиа обмакивает каждый из наггетсов в соус и слизывает его, прежде чем отправить в рот.
– Мама! – Фиа потянул ее за руку. – Я задал тебе вопрос.
– И ты хочешь получить ответ?
– Да! Может папа пойти с нами в следующий раз?
– Но он не любит «Макдоналдс». – Беатрис знала, что в просьбе Фиа крылось нечто большее, чем простой вопрос.
– Нет, вообще-то любит. Он сам сказал. – Фиа закивал головой вверх и вниз для усиления эффекта.
– Он попросил тебя спросить меня?
Фиа задумчиво склонил голову набок:
– Может быть.
– Конечно, – сказала Беатрис. – Он может прийти в любое время.
Счастливый визг Фиа разбил ей сердце. У нее не было никаких ожиданий. Она не могла полагаться на то, что передал Фиа, на то, что говорилось в сообщениях Конора, на то, что в них не говорилось, на то, что было произнесено, а что – забыто, а о чем вообще умолчали. Это было как изучение иностранного языка. Опять иностранка в чужой стране.
На детской площадке, когда Алекс спросил ее имя, она услышала свой голос:
– Я Беа… Беатриче Козловски.
– Бии-а-три-ч Ко-слоуски! – Алекс наслаждался каждым слогом, тем, как они перекатываются на языке. Беатрис рассмеялась.
– Можете повторить еще раз, пожалуйста? – спросил Алекс. – Помогите мне произнести правильно.
Она повторила имя несколько раз, медленно и быстро, пока у него не получилось.
Прошло очень много времени с тех пор, как она слышала свое имя, данное при рождении, произнесенным вслух. В этот летний день, с солнцем на лице, громкой болтовней детей и мужчиной рядом, она снова почувствовала землю под ногами.
Я Беатриче Козловски.
Глава 42
Аукцион: дом и содержимое
Ева отправилась в путь, как только отдала родителям последних учеников из своего класса. Была осень, желтела листва, и на полях замерла дымка. Она включила радио. Леди Гага. Она запела, танцуя на сиденье, машина завиляла по дороге. Прозвучал гудок. Она подняла обе руки вверх, насмехаясь над водителем позади. Он нажал на клаксон и издал один протяжный гудок ярости. Треск выпуклой разметки слева заставил ее снова положить руки на руль и выпрямиться. Водитель с ускорением обогнал ее. Она нажала на газ. Машина вибрировала, пережевывая дорогу и выплевывая ее позади себя.
Близнецы после школы отправились на урок плавания с Шэем. Ева не рассказала ему, что собирается делать: она сама не была уверена, что делает, пока не сделала это. Бессонница преследовала ее уже несколько недель, но прошлой ночью Ева уснула, как только закрыла глаза. Проснувшись около двух часов ночи, она почувствовала себя совершенно отдохнувшей. Она пошла на кухню и заварила себе ромашковый чай. На столе стояла
