Почтальонша - Франческа Джанноне
Антонио молча слушал, как нотариус записывал слова Карло на листе бумаги, вложенном в папку.
Он оставлял Анне дом на улице Паладини и все сбережения. Роберто должен был унаследовать семьдесят процентов виноградника и «Винодельни Греко». Остальные тридцать процентов отходили Даниэле Карла «за непоколебимую преданность, значительные доходы, принесенные винодельне, и бесценный накопленный опыт, какого нет ни у кого другого в компании. Он заслужил мое полное и безоговорочное доверие». Я абсолютно уверен, продолжал Карло, что «он продолжит способствовать процветанию винодельни». А затем добавил пожелание, чтобы Роберто и Даниэле управляли ею вместе в «мирном и плодотворном сотрудничестве, достойном двух самых толковых парней на свете».
Антонио распахнул глаза и заерзал на стуле, собираясь что-то сказать, но Карло жестом дал понять, что возражения бесполезны: он так решил, и точка.
Однако, когда нотариус ушел, Антонио, закрыв за ним дверь, не сдержался:
– Как ты объяснишь это Анне? – встревоженно спросил он. – Как, по-твоему, отреагирует Роберто? Нельзя вот так ошарашивать людей. А если они что-то заподозрят? Ты ведь не хочешь, чтобы они все узнали вот так, когда… – Он глубоко вздохнул. – …когда ты уже не сможешь ничего объяснить. Не делай этого, Карло. Ты должен сказать им сейчас, немедленно.
Карло отвернулся, уткнувшись в подушку.
– Или, пожалуйста, измени завещание, пока не поздно. Ради всего святого.
– Ты слишком волнуешься, – слабым голосом отозвался Карло. – Они решат, что я поступил так, думая о деле. О благе винодельни и об их будущем. Я знаю Анну, знаю сына, – заключил он задыхаясь.
– А если ты ошибаешься и…
Антонио попытался возразить, но Карло тут же оборвал его:
– Я больше не хочу об этом говорить.
Антонио положил руки на изножье кровати и обреченно вздохнул.
* * *
Навестить Карло приходили многие: рабочие с винодельни, сотрудники мэрии, товарищи по партии, члены городского совета… Каждый желал ему скорейшего выздоровления, призывал не сдаваться. «Тебя не хватает», «Не волнуйтесь, на винодельне все идет как обычно», «Мы ждем тебя, не вздумай нас покинуть», «Когда вернешься, надо будет взяться за тот проект», «Вот поправишься, и обсудим».
После этих визитов Карло чувствовал себя ужасно измотанным, подавленным бесконечным потоком пустых слов и нелепых обещаний. Поэтому в какой-то момент он попросил Анну больше никого не принимать. Пусть всех отсылает, говорит, что он отдыхает и не может общаться с посетителями. Пусть говорит, что он больше не хочет видеть никого, кроме семьи.
– Ах да, – добавил он, прежде чем она закрыла дверь спальни, – если придет Даниэле, впусти его. Ему можно, он меня не утомляет.
С тех пор как состояние Карло ухудшилось, Даниэле решил отложить открытие своего ателье и вернуться на винодельню.
– Я ему обязан, – объяснил он Лоренце.
Вскоре он уже выполнял все обязанности Карло: выдавал зарплату, обсуждал дела с рабочими, давал указания, контролировал поставки, вел учет, следил за соблюдением сроков. Раз в неделю, обычно по субботам, он приходил к Карло с подробным отчетом.
А Карло слушал и одобрительно кивал.
– Молодец. Ты отлично справляешься, – неизменно говорил он.
Как-то утром Карло решился рассказать ему о завещании и тридцати процентах, которые тому причитались.
– Чтобы ты был в курсе, – подытожил он.
Даниэле оторопел.
– Не знаю, что сказать… Я… я не ожидал… И зачем тебе завещание? – спросил он, пристально глядя на Карло. – Я хочу, чтобы ты выздоровел, и…
Его голос дрогнул.
– Подойди, мой мальчик, – сказал Карло, похлопав по кровати.
Даниэле подчинился.
– Не знаю, поправлюсь ли я, – начал Карло, но ему помешал приступ кашля. – Я хотел заранее все уладить. Ты ведь понимаешь? – продолжил он задыхаясь.
Даниэле шмыгнул носом и вытер влажные глаза.
– Не хочу об этом думать, – пробормотал он, качая головой.
Карло поджал губы и положил руку поверх его руки.
– Но почему именно я? – не унимался Даниэле. – Твой сын уже знает? А Анна?
Карло пристально, долго смотрел на него. Бог свидетель, как ему хотелось открыться, сказать правду, увидеть, чтобы Даниэле хоть раз – всего один раз, большего он не просил – взглянул на него глазами сына. И все же он не смог вымолвить ни слова – они застряли внутри, царапая горло.
– Потому что ты это заслужил, мой мальчик, – ответил он вместо этого. – Ты это заслужил. Это мое решение. Только мое. Не волнуйся об Анне и Роберто, – добавил он.
Затем, незадолго до ухода Даниэле, Карло попросил того дать ему одно обещание.
– Все что угодно, – отозвался тот.
– Лоренца, – вздохнул Карло. Даниэле тут же напрягся. – Я в курсе того, что происходит. И это нехорошо, мой мальчик. Она замужняя женщина, у нее есть дочь. Это принесет только беды. Всем. Мой брат будет страдать. Оставь ее, подумай о себе. Ты найдешь другую девушку, которую сможешь полюбить.
Даниэле отвел взгляд.
– Я лучше пойду, – медленно проговорил он, вставая. – А ты думай только об отдыхе, прошу тебя.
Глядя, как он уходит, Карло невольно вспомнил слова, произнесенные в тот день доном Чиччо в полумраке спальни: «Не тешь себя надеждой, что это поможет». Старик был прав.
* * *
Растерянный и ошарашенный, Даниэле вышел от Карло и, сам не зная почему, направился прямиком к матери, хотя так и не простил ее. Он открыл дверь ателье и застал ее сидящей за швейной машинкой «Зингер», в очках на золотой цепочке.
– Мой сын пожаловал… Чудеса, да и только… – язвительно встретила его Кармела.
– Привет, – холодно поздоровался он.
– Целую вечность носа не казал.
Даниэле не ответил и со вздохом рухнул в кресло.
Кармела поднялась из-за швейной машинки, села напротив сына и сняла очки. Они повисли на цепочке у нее на шее.
– Кофе будешь?
Даниэле покачал головой.
– Я только что пил. У Карло, – сказал он.
Кармела скрестила ноги и положила руки на подлокотники.
– И как он?
Даниэле пожал плечами с удрученным видом.
Кармела сглотнула.
– И что говорит доктор?
– Не знаю… – пробормотал он. – Но, думаю, ничего хорошего, раз Карло уже составил завещание.
– Вот как, – удивилась Кармела, выпрямляясь. – А ты-то откуда знаешь? Это же личное дело. Тебе его жена, что ли, рассказала? – презрительно спросила она.
– Нет, – раздраженно бросил Даниэле. – Он сам мне сказал. – И встал.
– А почему он сказал именно тебе? Ты-то здесь при чем?
– Не знаю, при чем. До сих пор гадаю.
Она почувствовала, как сердце забилось чаще.
– Не понимаю тебя.
Даниэле оперся о стол.
– Он оставляет мне тридцать процентов виноградника и винодельни. Это невероятно… Я не понимаю… почему именно мне?
Кармела застыла, глядя на него, а в голове вертелись мысли: за несколько секунд она вновь увидела себя, совсем юную, Карло, сходившего по ней с ума, их первую ночь, слезы, которые она пролила, когда он бросил ее, отделавшись жалким письмом, рождение Даниэле, ярость, терзавшую ее все годы его отсутствия, трепет, охвативший при новой встрече спустя столько лет, эмоции, переполнившие ее, когда она снова оказалась в его объятиях, слепое негодование после второго предательства…
Но прежде всего ей вспомнились слова дона Чиччо: «Хоть что-то да перепадет мальчишке. И кусок будет ой какой немаленький, уж поверь мне. Я-то знаю, как такие дела делаются. Кровь свое всегда возьмет».
Ее охватила едва заметная дрожь чистого блаженства.
Она поднялась
