Голова рукотворная - Светлана Васильевна Волкова
Уже в прихожей, когда они прощались, в тусклом желтоватом отсвете старого плафона над зеркалом Логинов пригляделся к Моссу и увидел те самые теневые точки под скулами. Пусть секунды на две, пока Вера не открыла для него входную дверь и белёсый мыльный свет с лестницы не слизал этот призрак с его лица. Кто знает, может, теперь перестроенный глаз Мосса видит всё вот так.
«Я тебе верю, парень», – хотелось сказать Логинову, и это было бы недалеко от правды.
И сейчас как никогда стала живой и до прозрачности истинной чья-то мудрая мысль: психиатр, поверивший в реальность бредовых образов пациента, его почти вылечил.
Когда Логинов спускался по лестнице, Мосс окрикнул его:
– Один вопрос, док.
– Конечно.
Логинов задрал голову и через лестничный марш и частокол выкрашенных серой краской перил увидел его встревоженное лицо.
– Вы сказали… Одна особь на десять миллионов?
– Да, Виктор.
– А как же мой брат-близнец?
Логинов поднялся на пару ступеней – затем, чтобы потянуть время и придумать ответ.
– Да. Он тоже был таким.
Мосс кивнул и неожиданно громко захохотал.
– Я знал. Я всегда знал. Даже когда не догадывался о себе самом!
* * *
Выйдя от Мосса, Логинов направился в свой офис. Шёл не торопясь, знакомой дорогой и, хотя расстояние было неблизкое, радовался возможности «вышагать» мысли. Вот она, скорая и лёгкая победа. Доказать больному с навязчивой идеей, что он не один-одинёшенек, что мир с ним согласен, что лечение ему не нужно… Самое гениальное всегда лежит на поверхности. Надо просто суметь увидеть и посметь протянуть к этому руку. И он увидел, посмел, протянул. Лишь одна мысль – даже не мысль, а тень её, блёклая, как мучной червь, мыслишка, что, как ни крути, сегодня поставлен жестокий, запрещённый опыт на живом человеке и победа не очевидна, есть шанс на провал, ведь наука легка на подставы такого рода, – эта паскудная мысль чуть портила Логинову сладкое предвкушение триумфа, и на душе сразу становилось паршивенько, как будто кто-то туда исподтишка нагадил.
Снова накатила невыносимая головная боль, и рука автоматически нащупала пузырёк с заветными таблетками. Хорошо, что у него дома имелся кое-какой запас, такие сильные препараты просто так не достанешь.
Зазвонил мобильный. Логинов остановился, вытащил из кармана телефон: на экране высветилось имя Станкевича.
Только не он! Только не сейчас! Логинов совсем не готов был к разговору об эксперименте. Он нажал на сброс, но спустя полминуты телефон зазвонил снова.
– Дмитрий Дмитриевич? Что-то срочное?
– Спешите?
– В общем, да.
– Минуту всё же уделите мне, Феликс.
– Конечно…
– У вас всё в порядке?
– Да, в порядке…
– Как там ваш Мосс?
Внутри у Логинова надрывно завыло. Старый лис Станкевич, как шакал, выследил, разнюхал. Возможно ли? Ведь о его задумке не знает никто.
– Что мой Мосс? – осторожно спросил Логинов.
– Феликс, – откашлялся Станкевич, – я знаю, как вы переживаете из-за перевёртыша его фобии. Но все сроки вышли. Ваш моральный долг найти для него хороший стационар.
– Вы по этому поводу мне звоните? – Логинов с трудом сдерживал раздражение.
– И по этому тоже. Надеюсь, вы химикатами его не кормите?
«Химикатами» Станкевич всегда называл нейролептики.
– Феликс… – профессор сделал секундную паузу. – Не хочу напоминать вам то, что вы и без меня знаете. Юридически вы не имеете права выписать ему даже аспиринку. Но без должного лечения вы его загубите окончательно. Ошибки надо признавать, не мучайте ни себя, ни его. Что вы молчите? Неужто удумали для него ещё чего-нибудь? Довольно уж, поиздевались…
«Ошибки»! «Поиздевались»!.. Логинов вдруг почувствовал небывалый прилив агрессии. Он едва сдерживался, чтобы не швырнуть телефон о ближайший фонарный столб.
– Дмитрий Дмитриевич, давайте временно закроем эту тему. Когда я буду готов, я вам всё расскажу. Не забывайте, это мой пациент. Мой! И не надо указывать мне, что делать!
– Феликс!
Но Логинов уже нажал отбой, и ледяная волна окатила его с ног до головы. Никогда прежде он не позволял себе так разговаривать со Станкевичем. Но ведь старый хрыч! Вот звериная чуйка, как будто в мозг к нему залез! Логинов с силой ударил по столбу кулаком и едва ли не согнулся пополам от боли, затряс рукой, начал дуть на неё, как ошпарившийся кипятком ребёнок. Прохожие с недоумением и какой-то брезгливостью смотрели на него, стараясь ускорить шаг. Логинов выругался – не до конца осознав, сделал он это вслух или про себя, – и положил в рот ещё один спасительный «химикат».
Подойдя к офису и шаря в карманах в поисках ключей, он вдруг увидел свет в окне регистратуры. Кира! Очередная неутихающая, свербящая боль. Почему все, как сговорившись, стекаются к нему, кружат голодными птицами – зачем? – по чьему указанию? – для чего? – для того чтобы вновь растормошить чувство вины? Станкевич хотя бы осмелился прямо заявить об этом, надавить на раскуроченную зудящую рану, все же остальные – немое безропотное стадо, никогда не упрекнут, не спросят, лишь одним своим присутствием в его жизни ежедневно напомнят: ты виноват, виноват, виноват перед нами. Да, он виноват. Прежде всего перед Моссом. Перед Мариной, потому что перед ней он виноват всегда и во всём – хотя бы в том, что он, а не кто-то лучший достался ей в мужья. Перед родителями – потому что так
