Истории Фирозша-Баг - Рохинтон Мистри
– Если ты плохо себя вел, мы никогда не наказывали тебя, как другие родители. А вот старуха Карани из корпуса «В» заставляла своего парня в виде наказания стоять голым на лестнице, чтобы ему было стыдно. Сейчас он блестящий бухгалтер-эксперт с дипломом, но бедняга до сих пор не совсем оправился от той жестокости. А доктор Моди, да упокоится его душа, хлестал слева направо по лицу своего сына Песи. Прямо на площадке во дворе Фирозша-Баг, чтобы все видели.
Мама остановилась, вспомнила, о чем хотела сказать, и продолжила:
– Может, мы беспокоимся, потому что ты так сильно переменился. Раньше тебя волновали наши проблемы, ты переживал не меньше, чем папа или я. А теперь мне кажется, что ты становишься все более эгоистичным. Так что прикажешь думать? Только то, что твоя новая жизнь в колледже, новые друзья и эта девушка – Бехроз – тебя изменили!
– Опять мы начинаем спорить. Не стоит сейчас об этом говорить, – сказал отец. – Мы все слишком устали.
– Но я хочу сказать вам, что думаю, – ответил Джахангир. – Бхагван-Баба говорил о ловушке. Но он еще сказал, что с этим никто ничего не может поделать. Никто – значит ни вы, ни я, ни сам Бхагван-Баба. Тогда в чем смысл предостережения, если сделать все равно ничего нельзя?
– Видишь, что я имею в виду? – спросила мама, с отчаянным видом повернувшись к отцу. – Что я имею в виду, когда говорю, что он переменился? Он слушает все эти лекции по логике и философии, чтобы давать нам умные ответы. Мы с трудом наскребли ему денег на обучение – и вот результат. Не боится даже переиначивать слова Бхагван-Бабы. Не забудь: все твои способности и мечты уехать в Америку никак не реализуются. Эта девица тебя переделает и будет держать здесь. Ты закончишь свои дни, как мы с отцом, в бедности и грязи.
По громкоговорителю объявили электричку до Центрального вокзала Бомбея. Поезд уже подошел, когда мама обнаружила, что они оставили бумажный пакет с апельсинами, которые благословил Бхагван-Баба. Джахангир бросился в зал ожидания, а потом назад в купе, где нашлись свободные места.
– Ешь по одному апельсину следующие три дня, – сказала мама. – Это тебе поможет ясно увидеть свою проблему.
Джахангир не сказал Бехроз о Бхагван-Бабе. Она отвергнет старца как обманщика, причислив к сообществу жуликов и шарлатанов, в которых нет недостатка в Бомбее. К тем, кто продает амулеты и снадобья и чья деятельность процветает среди людей как образованных, так и невежественных. Это приведет к ссоре, а Джахангиру не хотелось оказаться в положении защитника Бхагван-Бабы.
Джахангир пропустил еженедельное занятие хора и пошел в Висячие сады. Он отправился короткой дорогой через холм, как часто ходил с ней. Он раздумывал над словами Бхагван-Бабы. Не то чтобы это имеет хоть какое-нибудь значение – все время уверял он себя. Так, значит, он сказал «ловушка». Подразумевая, что Бехроз меня в нее заманила? Это абсурд. Зачем ей это надо? Уж если на то пошло, это он заманил Бехроз, соблазнив ее своей меланхолической внешностью, грустным и нежным видом, который так ему идет, и своей робостью. Или же Бхагван-Баба имел в виду ловушку в более широком – почти космическом – смысле слова, и тогда он, его родители и Бехроз – все оказались в ловушке и должны научиться как-то жить в ее пределах? Такое толкование, по крайней мере, имело метафизическую притягательность.
Солнце почти село, когда он пришел в Сады. Существовала еще одна возможность: он не мог порвать с Бехроз, даже если бы захотел, потому что такие вещи человеку вообще неподвластны. Какая смехотворная мысль, будто их отношения возникли благодаря некоей высшей силе!
В будние дни в Садах не было никого, кроме айя со своими подопечными или пожилыми людьми, совершающими моцион. С наступлением темноты все уходили. И тогда появлялись парочки в поисках уединения в тени кустов и деревьев. Но вскоре после наступления сумерек по Садам начинали слоняться ватаги молодых ребят, выгоняя любовников из укрытий. Они вставали неподалеку, смеялись или выкрикивали непристойности, подбадривая своих жертв и сопровождая свои скабрезности развратными жестами, отчего парочки убегали в смущении и отчаянии.
Джахангир гулял, пока не зашло солнце. Айя с маленькими детьми ушли, забрав с собой коляски и игрушки, и стайки воробьев в темнеющих небесах с назойливым чириканьем проводили их к выходу. Он мог продолжать встречаться с Бехроз, как будто ничего не произошло. Но тогда всем снова будут отравлять жизнь перебранки, сцены на грани истерики и язвительные упреки. «В определенном смысле слова Бхагван-Бабы справедливы, – думал он, – жизнь действительно ловушка – и я не могу решить обе проблемы. Сколько еще продлится этот страшный раздор, не нанеся ущерба чему-то жизненно важному?» Он никак не мог понять, каким образом столь огромное несчастье свалилось на их еще совсем недавно такую счастливую и любящую семью. Все закончится чем-то ужасным, какой-то отвратительной неразберихой, если все пойдет в том же нервном, озлобленном духе.
Он вышел из Садов через ворота, противоположные тем, в которые вошел. Там, где сидел шик-кабабвала[175], обмахивая угли, а рядом стояла корзина, где лежали заготовленные шампуры с нанизанными кусками говядины и печени. Мужчина узнал Джахангира и кивнул. Теперь – через дорогу в парк имени Камалы Неру с живой изгородью, подстриженной в форме животных и птиц. При ярком солнце на эти фигуры, когда их только что подровняют, смотреть приятно. Но сейчас наступали последние минуты сумерек, и они уже были почти неразличимы. Их формы наплывали на вас, странные и неземные, не обладая ни природной стихийностью, ни ухоженной упорядоченностью, приданной человеком.
Джахангир быстро оттуда ушел. Там было что-то жутковатое. Назад в Висячие сады, а затем в сторону дома, вниз по склону.
Но по дороге он решил слегка отклониться от маршрута и заглянуть на детскую площадку. Подходя к ней, он почувствовал, что его сердце забилось сильнее. Интересно, будут ли там те, кто обычно приходит тренироваться.
Он услышал тяжелое дыхание людей раньше, чем их увидел, поспешил завернуть за угол живой изгороди и встал на свое старое место. Незаметный для них, он смотрел на движения потных тел. К нему вернулось прежнее восхищение при виде этих перекатывающихся, выпирающих мускулов. В их ритмичности и симметрии, в уверенной пульсации, в послушных реакциях конечностей он вновь ощутил то, что всегда находил до странности притягательным, и вспомнил занятия в спортзале
