Истории Фирозша-Баг - Рохинтон Мистри
И сейчас, когда он смотрел на этих парней, вечерами качающих свое тело, его охватило дикое желание. Выйти из укрытия, дотронуться до их мускулатуры, почувствовать ее крепость, присоединить свое тело к этим движущимся телам. Поучаствовать в дружеском соревновании – кто больше отожмется, кто победит в армрестлинге. Или вместе что-нибудь кряхтя поднимать.
Но длилось это лишь мгновение. У меня так никогда не получалось, буду выглядеть дураком. Посмеявшись над собой, он почувствовал себя лучше и двинулся дальше. Как будто напряженные, тугие мускулы этих тренирующихся людей размяли и отбросили его беспокойство и тревогу по поводу Бехроз, Бхагван-Бабы и родителей. Нет никакой ловушки, я сам могу управлять своей судьбой.
Чтобы узнать, где он был, мама начала задавать наводящие вопросы. Осторожно подходила поближе в надежде рассмотреть его лицо, нет ли там подозрительных отметин или пятнышек, а также рубашку и воротник на предмет сомнительных потертостей. Вместо того чтобы проигнорировать это обычное обследование, он сказал:
– Ты ничего не увидишь. Бероз никогда не красится, когда мы идем целоваться-обжиматься.
Мать схватилась за горло обеими руками.
– Когда сын говорит матери такие непристойные слова, это конец.
Папа одернул его в свойственной ему более мягкой манере:
– Тебе должно быть стыдно так разговаривать.
На следующий вечер его опять потянуло в Висячие сады. Отсутствие дождя явственно проявлялось в померкшей пышности лужаек, но радостно было видеть, что кое-где зелень еще сохранялась. Все фонтаны стояли без воды, цветные фонарики не горели, а маленький водопад превратился в серый, высушенный солнцем каменистый склон. После нескольких минут бесцельного блуждания он подошел к уступу, выходящему на море, самому уединенному месту в Садах. Со всех трех сторон он был окружен густым кустарником и деревьями, а с двух деревянных скамеек открывался прекрасный вид на пляж Чаупатти, от «Ожерелья королевы» и дальше по Марин-драйв до современных небоскребов, выросших, как грибы, в Нариман-Пойнт.
Однажды прохладным декабрьским вечером они с Бехроз уже приходили сюда. Тогда обе скамейки стояли свободные. Дул легкий ветерок. Они сели, он обнял ее, и они стали смотреть на небо, чтобы заметить первую звезду. Банд любителей подглядывать нигде поблизости не наблюдалось, и у Джахангира созрел план: когда стемнеет, повернуть к себе ее голову и поцеловать. Через несколько мгновений она протянула руки к его лицу – похоже, у нее тоже был свой план. Но тут раздались шаги. Он замер и, вырвавшись из ее рук, отпрянул.
Пришедшие мужчина и женщина заняли вторую скамейку и начали страстно целоваться. Казалось, руки мужчины сновали повсюду – скользили вниз по женской блузке, поднимались вверх по юбке. Джахангиру и Бехроз не надо было даже смотреть, они и без того чувствовали это лихорадочное хватание.
Когда наконец Джахангир украдкой бросил взгляд на тех двоих, мужчина уже лежал на спине на скамейке с расстегнутой ширинкой. Лицо женщины было спрятано у него в паху. Стоны наслаждения. И откуда-то издалека пришло смутное воспоминание, которое его страстному желанию смотреть противопоставило экстренную необходимость уйти, закрыть глаза, выкинуть все из головы. Это случилось вечером на веранде у них в квартире. Маленький мальчик стоял рядом с матерью у окна, дыша вечерним воздухом и заглядывая за стену дворовой площадки. Со стороны Тар Галли появилась какая-то развеселая компания, а по главной улице шли три молодые женщины. Когда расстояние между двумя группами сократилось, один из мужчин вдруг сложил обе руки у себя в паху и сказал что-то, чего не смог разобрать маленький мальчик, что-то про соску, рот и деньги. Со стороны девушек послышалось хихиканье. Мальчик старался разглядеть, что последует потом. Но мама оттащила его, сказав, что он не должен смотреть на непотребное поведение мерзких мавали[176] и дурных женщин, что ему следует забыть все, что он видел и слышал, иначе бог накажет и его, и весь их дом.
Вечер был испорчен. Когда они поднялись, чтобы уйти, появился обходивший Сад ночной сторож. Пара, занимавшаяся оральным сексом, не заметила ни стука его колотушки, ни других способов привлечь внимание. Наконец, не подходя к ним, сторож крикнул зычным голосом пуштуна:
– Аррэ, бхайсахиб[177], лежать на скамейках запрещено. Пожалуйста, сядьте ровно.
И парочка распалась.
Сторож ушел, за ним последовали Джахангир с Бехроз. Джахангир бросил взгляд назад – те двое опять опустились на скамейку, и рот женщины снова приблизился к паху мужчины. Удаляясь, Джахангир вспомнил, как в панике вырвал свое лицо из рук Бехроз.
– Извини, – сказал он. – Просто так получилось.
Он завязал тугим узлом свое отчаянное желание, спрятав в нем всю боль, и молча спустился по склону. Образ парочки на скамейке, отдававшейся дикой и отчаянной похоти, без конца вставал у него перед глазами.
Сейчас Джахангир сидел на траве под фонарем рядом с тем уступом. Уступом и скамейками. Везде эти скамейки. В электричке скамейки с пятнами пана – места третьего класса. У Бхагван-Бабы скамья на веранде – садись, и он задаст тебе загадку. Еще одна в зале ожидания, чтобы на ней пить теплую «Лимку». А скамья на уступе – для уроков фелляции и влажных снов, от которых по бедрам стекали струйки, делая, к его стыду, штанины пижамы словно накрахмаленными, так что гунга, наверное, с интересом рассматривала их перед стиркой.
На него полетел град мелких камушков, попавших ему в голову, шею и спину. Он подскочил. Увидел удирающих трех мальчишек. Погнался было за ними, но остановился. Что я буду делать, даже если поймаю этих пацанов?
Его трясло, и он не смог снова сесть. Дышал тяжело. Часто и коротко. Руки дрожали. Подмышки намокли. Он решил пройтись. На детскую площадку. В вечерний тренажерный зал. Где оборудование для детских игр превратилось в брусья для бедняков, где люди без гроша в кармане использовали для качания пресса качели-балансиры, а вместо утяжелителей брали плитку. Да, эти накачают мускулатуру. Так или иначе.
Они пришли в сумерках, разделись до ланготи[178] и маек. Быстрым движением чуть поправили выпуклость между ног. Подоткнув и приладив то, что под ней. Затем профессионально затянули ремни.
Их тела двигались в ритме разнообразных упражнений, и снова Джахангир почувствовал острое желание присоединиться – присоединиться к этим перекатывающимся, потным мускулам в их постоянном движении. Он представлял себе, как каждый вечер
