Голова рукотворная - Светлана Васильевна Волкова
Он засмеялся в голос. «Логично. Логинов». Это просилось на слоган.
Да, у него будет свой сайт. И статьи. И книги.
«Логично. Логинов». А лучше, более интригующе: «Паралогично. Логинов». Название одной книги уже есть.
Он встал, подошёл к кухонной раковине, умыл лицо. Вернувшись к столу, открыл электронную почту и написал десяток писем. Над одиннадцатым письмом он долго размышлял, затем, отыскав в списке контактов имя шведского профессора-энтомолога, с которым познакомился в Стокгольме, напечатал:
«Уважаемый г-н Андерсен,
Возможно, моя просьба Вас удивит, но, поверьте, то, о чём я намерен Вас просить, очень важно для моего научного труда. Счёт идёт на часы и даже на минуты, и без Вашей помощи мне не обойтись. Не могли бы Вы опубликовать под Вашим именем статью следующего содержания…»
Письмо было длинным, Логинов, по сути, уже сам написал статью, но просил Андерсена добавить энтомологических фишек, пару каких-нибудь убедительных фраз и объяснил, какую ставку он делает на эту публикацию. Заверив профессора, что его доброе имя не пострадает, что журнал будет напечатан в одном единственном экземпляре и что для научной тусовки статья останется невидимой, Логинов выдохнул и нажал кнопку «отправить». Компьютер издал звук стартующей ракеты. Письмо ушло.
Логинов оторвался от записей, протёр ладонью усталые глаза. Рисунок на столешнице расплывался, казался мраморным, древесные зёрна растягивались и сужались, пульсировали и перетасовывались. Пора было усилием воли заставить себя встать и отправиться в постель. Но Логинов всё сидел, почти физически ощущая, что воля выпарилась из него, как вода из перекипевшего чайника, и самое сложное сейчас – закрыть крышку ноутбука и подняться из-за стола. Яркий свет монитора растекался рваным белым пятном, рассеивался по обоям, напоминая об адской головной боли, которая вот-вот должна была накрыть. Логинов зажал кулаками виски и тут вдруг понял, что кто-то стоит позади него.
Он резко обернулся. Силуэт плыл и поначалу был неузнаваемым, тревожным. Логинов неуклюже дёрнулся, вскочил со стула, и чужая ладонь сразу опустилась на его плечо.
– Феликс Георгиевич, что вы! Это же я, Кира!
Он нервно засмеялся беззвучным смехом. Кира! Конечно! Только разве сегодня её дежурный день? Всё перемешалось в голове, он действительно запредельно устал.
На ней была голубая мужская рубашка – чья-то, не его, конечно, – верхняя и нижняя пуговицы расстёгнуты.
– Я так напугала вас? Простите, – ласково, полушёпотом произнесла она и, положив на его плечо вторую ладонь, заставила снова опуститься на стул.
В её глазах тлели два крохотных коньячных огонька, он уколол о них взгляд и нелепо, как смущённый школьник, инстинктивно отвернулся.
– Вовсе нет, я… – он что-то блеял, ощущая, предчувствуя, что сейчас произойдёт, и немея от острой горечи, что совсем не готов к такому повороту событий.
Повисло бесконечно долгое мгновение, плотное, наэлектризованное в каждом своём атоме, напряжённо-звенящее, прежде чем он набрал в грудь воздуха, собираясь что-то сказать, – и тут же Кирин горячий палец лёг ему на губы: тс-с-с.
Она сахарно улыбнулась и опустилась к нему на колени, обвив его шею тонкими руками.
– Кира… Кира… – Логинов мотнул головой, лихорадочно соображая, что следует сейчас сказать ей, и совсем не находя слов.
Чёрт! Чёрт! И правда, ЧТО в подобных случаях говорят?!
Руки сами легли на талию, он удивился, насколько Кира миниатюрна и тонка: его лапища покрывала почти всю её узкую спину. Девочка, милая, хрупкая, чистая, ну зачем я тебе, это глупости, ничего не выйдет, сама знаешь, обожжёшься, будешь потом всю жизнь считать меня подонком, ну к чему оно, ты же не из тех, кому нужен одноразовый секс, опомнись, я никогда с тобой не… никогда не… не…
Её губы были мягки и нежны, он впивался в них с голодной сосредоточенной жадностью, хотел выпить её всю целиком, чтобы не осталось даже капельки осадка. Так случайно запертая в подвале дворняга, выбравшись наружу, лакает из ближайшей дождевой лужи. Запах её травяного шампуня и особый аромат кожи – парной, пьянящий, дурманящий, сорвал голову, взорвал каждую клетку напряжённых мышц, и невозможно было ни сопротивляться ему, ни оставить безответным.
Кира. Логинов мял её спину, и плечи, сжимая в пальцах вздрагивающие лопатки-крылышки, и каждую позвоночную бусину, и хрупкие серпики ключиц. И не мог, не мог оторваться от неё. Её тело было податливо, как у тряпичной куклы, гуттаперчиво, тянулось за его ладонью сырой глиной, и, захоти он вылепить из неё что-то, наверняка преуспел бы. Кирины пальчики бегали по его груди, суетно расстёгивая пуговицы рубашки, и когда коснулись тела – обожгли. Логинова мгновенно захватило электрической волной желания, а в голове синхронно с животом закружился вихрь и включилась пульсирующая сирена. Он встал, уронив табурет, и поднял её на руки. Она была невесома, точно сорванное с кровати покрывало, взметнувшиеся от движения волосы полоснули его по лицу, он шагнул куда-то вбок, не соображая куда, наткнулся плечом на дверной косяк и, развернувшись, осторожно прижал её спиной к стене.
Кира громко выдохнула и, схватив его за шею, впилась острыми коготками в кожу. Логинов дёрнулся от несильной, но неожиданной боли, оторвался от её влажных губ и очень близко – так, что расплывался фокус, – увидел её лицо, бело-мраморное, в россыпи веснушчатого бисера, и длинные клейкие глаза с огромными расширенными зрачками.
И стоило Логинову взглянуть в них, как кто-то в его голове со щелчком переключил тумблер, и время и пространство вернулись в свои пределы.
Что я делаю, идиот, Марина там, наверху, Марина, Марина, Марина…
Он словно напоминал сам себе – тем же пульсирующим в мозгу семафором, – что есть жена, любимая жена, жена, жена, жена, и она нездорова, и какой же он подонок – здесь, в её кухне, в её доме, в десятке метров от неё самой, он сволочь, похотливая тварь, тварь, тварь!
Дыхание его на секунду остановилось. Кира поняла всё без слов, молниеносно, на крупицу секунды раньше него самого. Глаза её сузились до двух щёлочек-амбразур, а за ними – эти безумные пламенеющие зрачки, точно лезвия, не укрыться от них, слишком мало и ничтожно пространство. Логинов осторожно опустил её на пол. Стряхивая с себя пелену морока, отступил на шаг назад, а руки, предатели-руки всё ещё не отпускали Киру, пальцы вязли в её пальцах. Она была полностью обнажённой, фарфоровой, как каминная статуэтка, пуговички коричневых сосков на маленькой острой груди, узкая капелька пупка, две чуть выпирающие подвздошные косточки у линии
