Мулен Руж - Пьер Ла Мюр
Тонкие губы мадам Лубэ задрожали, выдавая крайнее душевное волнение. И тут присутствие духа покинуло ее, и в глазах появились слезы.
– А вдруг… вдруг с вами что-нибудь случится? А вдруг вы упадете… один, совсем один среди этих болгар.
Ему пришлось потратить довольно много времени, чтобы переубедить ее, объяснив, что Брюссель находится всего в нескольких часах езды от Парижа, что бельгийцы вовсе не болгары, что они говорят по-французски и у них замечательные доктора.
– К тому же месье Сёра – ну, тот высокий молодой человек, что время от времени бывает у меня, – тоже приглашен. Так что мы с ним отправимся туда вместе.
И снова наступил канун Нового года, и Анри сидел вместе с матерью у камина. В тот день он послал ей цветы, те самые белые розы, которые она так любила и за которые ему пришлось выложить немалые деньги. За обедом они пытались создать иллюзию веселья. Он рассказывал ей о мадам Лубэ и о том, как она, когда месяц назад он простудился, попросту превратилась в огнедышащего дракона, не отходила ни на минуту от его кровати и замучила его горячими припарками.
– Она едва не утопила меня в травяном чае и читала мне вслух «Трех мушкетеров».
Анри гримасничал, изображая мимику мадам Лубэ, а мать делала вид, что это очень ее умиляет. Затем они перешли в гостиную, куда был подан кофе, и завели неспешную беседу о погоде, Аннет и Жозефе. Постепенно в разговоре стали затрагиваться более щекотливые темы. Теперь они сидели друг напротив друга по обеим сторонам от камина; она – согнувшись над вязаньем, и свет лампы отбрасывал на ее лицо янтарные блики; он – в вечернем костюме, смотрел отсутствующим взглядом на огонь, напряженно подыскивая более безопасные темы для беседы.
Со времени его возвращения на Монмартр их отношения превратились в своего рода деликатную игру, неписаные правила которой они оба старательно соблюдали. Они жили в совершенно разных мирах, что делало доверительность практически невозможной. Но Анри прекрасно знал, что мать не одобряла и не могла одобрить стиль его жизни, и тактично избегал говорить на эту тему. Они не перестали любить друг друга; просто стали чужими. И эта любовь лишь усугубляла горечь отчуждения и боль одиночества.
– Кстати, я уже говорил тебе, что Общество двадцати пригласило меня выставить свои работы в Брюсселе?
– Правда? Как мило! – Она улыбнулась ему, на мгновение оторвавшись от своего вязания. – Я очень за тебя рада.
Анри грустно смотрел на нее сквозь толстые стекла пенсне. Бедная, милая мамочка, она старается изо всех сил… Старательно делает вид, что действительно рада, хотя на самом деле ей до этого нет никакого дела. Ну да, ведь она даже понятия не имеет, что это такое – Общество двадцати, но, даже если бы и знала, разницы все равно не было бы никакой. Она так огорчена его «греховной» жизнью на Монмартре и тягой к выпивке – особенно этим, – что даже не поняла, что он уже начал делать себе имя…
Взять, к примеру, обложку к «Сен-Лазар» – видела ли она ее? А его рисунки в журналах, его картины, начавшие появляться в некоторых магазинах, торговавших живописью, положительные отзывы критиков о нем – знала ли она о них? Ведь ни разу словом не обмолвилась. Может быть, хотя бы приглашение из-за границы произведет на нее хоть какое-то впечатление, убедит ее, что он был не просто никудышным калекой с Монмартра, что его жизнь не сводилась только к возлияниям и прожиганию жизни в «Мулен», что все это время он работал, много и усиленно работал…
Анри принялся с воодушевлением рассказывать ей об Обществе двадцати.
– Это группа бельгийских художников, которые каждый год приглашают коллег из-за границы и устраивают совместную выставку.
Особая ценность приглашения была еще и в том, что в последнее время общество проявляло поразительную прозорливость, приглашая художников, ставших впоследствии знаменитыми. Таких мастеров, как Ренуар, Уистлер, Сарджент, Роден…
– А я самый молодой из участников, которых когда-либо приглашали, – добавил он, напрашиваясь на похвалу.
– Да, очень мило.
– Арсен Александр, критик из «Фигаро», даже статью об этом написал. В ней он отметил…
Анри по инерции продолжал говорить, уже ни на что не надеясь. Бесполезно. Ей нет никакого дела до того, что там сказал Арсен Александр, что означало для ее сына это приглашение. Для нее он навсегда останется неудачником, любимым, но тем не менее неудачником. Она никогда не забудет о том, что он не смог попасть в Салон. У нее были свои предрассудки, она свято верила в то, что хорошие музыканты заканчивают консерваторию, хорошие актеры играют в «Комеди Франсез», хорошие певцы поют в Опера, а хорошие художники выставляют свои работы в Салоне.
У него даже дыхание перехватило от досады, но он не подал виду, продолжая говорить и стараясь во что бы то ни стало избежать неловкого молчания. Он собирался отправить на выставку несколько портретов, и среди них портрет мадемуазель Дио. (Разумеется, про остальные работы – портреты девиц из борделя, написанные им прошлым летом, он благоразумно умолчал…) Мадемуазель Дио была благочестивой старой девой, с которой его познакомил месье Дега. Она давала уроки игры на рояле и жила вместе с двумя своими братьями, тоже музыкантами. Старший из братьев – Дезире – играл на фаготе в Опера (да, это, наверное, звучит солидно!), а младший брат был флейтистом. По воскресеньям в доме семейства Дио устраивались приватные музыкальные вечера, и месье Дега не пропускал ни одного из них, так как обожал музыку, особенно Моцарта…
Анри постарался растянуть рассказ о Дио подольше, делая особый упор на том, какая это была приличная во всех отношениях и культурная семья, какие интересные люди бывали у них на этих самых музыкальных вечерах и какое огромное удовольствие он получал, бывая в этом доме. Она сказала, что ей очень приятно узнать, что у него есть такие замечательные знакомые, и как мило было со стороны мадемуазель Дио уделить немного своего драгоценного времени, чтобы позировать для портрета… А затем, подобно невидимому занавесу, в воздухе снова повисло молчание, тягостное молчание, за которым скрывалось много невысказанного и недосказанного.
Так прошел еще час, за время которого с обеих сторон было предпринято несколько попыток создать иллюзию оживленного
