Индекс Франка - Иван Панкратов
думал ровно, спокойно. Его голова медленно опускалась на руки; он лёг на стол Лазарева и заснул…
11
Через два дня после взрыва, утром в восемь сорок умер Потехин.
Умер, с одной стороны, предсказуемо, а с другой — как-то неожиданно, словно организм просто устал терпеть боль, приглушенную наркотиками, а сердце отказалось качать кровь и отключилось. Вот ещё пару минут назад монитор говорил, что лейтенант Потехин жив — и вдруг равномерные гудки, мигание красной лампы по верхнему контуру экрана.
Сейчас он лежал на каталке рядом с клинитроном, завёрнутый в простыню, словно в саван. Санитарка внимательно собирала пылесосом кварцевый песок, что постоянно высыпался из противоожоговой кровати, несмотря на кажущуюся герметичность. Она обошла длинным шлангом колёса каталки, потом присела, провела им пару раз под клинитроном, а когда встала, то оказалась около головы Потехина. Придирчиво осмотрела волосы, отстегнула телескопическую трубку и оставшимся коротким гибким концом принялась собирать песок с каталки и с его головы.
Платонов хотел что-то сказать, но сжал руки в кулаки и промолчал. Это была странная, сюрреалистичная картина. Виктор закрыл глаза, медленно вдохнул и открыл их только развернувшись и выходя из палаты.
Клинитрон Полины наполовину был отгорожен ширмой. Платонов подошёл поближе, понял, что там никого из сестёр нет, оглянулся и аккуратно шагнул за неё. Кравец спала. Культя левой руки лежала поверх одеяла. Виктор увидел её впервые — и почувствовал какую-то детскую растерянность. В уголках глаз защипало; это была, кажется, хоть какая-то первая его эмоциональная реакция на случившееся. Виктор осторожно приподнял руку и убрал её под одеяло; объяснить же самому себе, зачем он это сделал, Платонов не мог.
Полина никак не отреагировала на его действия. Она ровно дышала, веки слегка подрагивали. За ширму заглянула медсестра со шприцем, увидела доктора, понимающе пробормотала что-то вроде «Я тогда чуть позже…»
Виктор решил не задерживать процесс лечения, выглянул и махнул рукой:
— Я уже ухожу, не буду мешать.
Оглянулся на Полину. И увидел, что она смотрит на него правым глазом. Смотрит, не моргая. Губы её шевельнулись; она сделала короткое движение головой, словно прося его подойти поближе. Виктор наклонился к клинитрону, ощутив лёгкий неприятный запах повязок.
Кравец облизала пересохшие губы и прошептала:
— Кто такая… Алиса?
Платонов почувствовал, как у него заныли скулы при упоминании имени дочери. Это было так неожиданно, словно его ударили током — он вздрогнул и несколько раз моргнул. Полина подождала ответа и повторила — на этот раз короче, насколько хватило её сил:
— Кто?
Виктор распрямился, отвернулся от Кравец и сухо откашлялся. За ширму опять заглянула медсестра, не стала ждать и, подойдя к подключичному катетеру с другой стороны клинитрона, ввела что-то, накрутила пробочку и удалилась.
Этой паузы Платонову оказалось мало. Он все никак не мог принять тот факт, что Полина откуда-то знает про Алису, и не понимал, какое она может иметь отношение к происходящему.
— Это моя дочь, — коротко ответил он, глядя немного в сторону от Полины. — Она умерла. Давно.
Кравец медленно моргнула свободным от повязки правым глазом, что означало, видимо, принятие этой информации. Платонов приготовился к другим вопросам, но Кравец молча смотрела на него примерно минуту, а потом глаз закрылся снова. Виктор понял, что она заснула.
Постояв ещё немного, он вышел из-за ширмы, достал телефон и открыл на нем несколько фотографий. Алиса на дне рожденья. Алиса на даче. Алиса в детском садике… Фотографии были отсканированы с бумаги, поэтому получились не очень чёткими, не то что сейчас, в век цифровых технологий, но каждый кадр был знаком Платонову в мелочах — и не только на фотографиях. В памяти они отпечатались ещё лучше…
(кто такая Алиса)
Он точно никогда не рассказывал Полине, да и вообще никому в этой больнице, о том, что когда-то у него было двое детей. Но она откуда-то узнала.
— Доктор, — услышал Платонов откуда-то знакомый голос. Поднял голову от экрана, оглянулся.
— Это ты, Юсупов, — увидев таксиста, сказал Виктор. — Да, ты же сегодня на выписку идёшь… По рекомендациям все понятно?
Пациент улыбнулся, потряс в воздухе выписным эпикризом.
— Конечно, Виктор Сергеевич, вы всё объяснили, всё делать буду, таблетки пить, кремом мазать! К ребёнку хочу домой, жена ждёт. Дома побуду день, и на работу. Я вам вот подарок принёс, доктор, возьмите.
Он протянул из-за спины руку с черным целлофановым пакетом. В нём без труда угадывалась небольшая, на поллитра, бутылка. Платонов машинально взял протянутый презент, но почувствовал, что Юсупов почему-то не отпускает ручки пакета.
— Виктор Сергеевич, вы только не сердитесь, — он виновато опустил глаза. — Я там немного отпил… Чуть-чуть совсем. Простите…
Он, наконец-то, сумел расстаться с пакетом. Бутылка легонько ударила Виктора по ноге.
— Ступай уже, — равнодушно махнул Платонов таксисту свободной рукой, обходя его. — К жене, к сыну. И за рулём не пей…
За спиной он услышал громкий вздох, в котором угадывалось ещё одно «Простите…»
Москалёв с Лазаревым уже пришли. Заведующий общался с кем-то по телефону; судя по всему, собеседником был главврач. Предметом разговора служила организация ремонта входной двери, пандуса и стены, прилегающей к тому месту, что когда-то было кислородной станцией.
Михаил пожал руку, внимательно посмотрел в глаза Платонову — оценивающе и заботливо одновременно.
— Ты в порядке?
— Лучше Потехина, — Платонов сел, поставил рядом с монитором пакет с бутылкой, положил перед собой папку с историями болезни и замер, словно восковая фигура. Москалёв подождал продолжения, потом незаметно пожал плечами и вышел.
Тем временем Алексей Петрович положил трубку и повернулся к Виктору.
— У нас тут уже полбольницы побывало, — недовольно пробурчал он. — Приходят, сфотографируют, головой покачают… А уж сколько народу сюда полюбопытствовать приезжало — я, когда курить выходил, толпы этих ваших… Инста-что-то-там…
— Инста-блогеров, — ответил Платонов, не поворачивая головы.
— Этих, да, — Лазарев посмотрел в окно, словно ожидая их там увидеть. — Новая религия практически.
Он помолчал немного, потом сказал, всё так же глядя в окно:
— Сказали, ремонт надо сделать за трое суток. Хорошо, что не пришлось никакие аукционы объявлять, а то бы без дверей зимовали точно. Федералы выделили денег на форс-мажор — сегодня уже смета будет готова…
Он прищурился, потёр глаза пальцами, словно снимая с них усталость, потом всё-таки повернулся к Виктору:
— Если бы надо было что-то взорвать, чтобы нам дерматомы новые купили… Считай, уже взорвал бы. Но нет же. Четвёртый год вписываем в план закупок. Четвёртый! И до сих пор не видели их. На днях ещё и план по расходникам потеряли. Представляешь? Как??? Как можно потерять файл с компьютера?
Лазарев вздохнул и продолжил изливать душу:
— Вот и я — уже не первый год мечтаю заставить отдел организации медицинской помощи наконец-то заняться этой самой организацией медицинской помощи, а не тем, чем они там занимаются!
Он сказал это очень жёстко, отделяя каждое слово не просто точкой, а восклицательным знаком: «Организацией! Медицинской! Помощи!» Платонов понял, что Алексей Петрович говорит это сейчас с одной целью — как-то отвлечь его от случившегося и втянуть в рутину. Понизить, так сказать, градус переживаний. В принципе, у него получалось.
Виктор открыл папку, достал листы назначений, просмотрел. Уточнил, у кого пора брать анализы, кому было бы неплохо отменить антибиотики.
— Вчера мама Елисеевой приходила, — увидев, что Платонов стал заниматься больными, вспомнил Лазарев. — И она, оказывается, врач. Правда, диагност, УЗИст, но всё-таки….
Он говорил о молодой девушке, плеснувшей на себя кипящее масло, чтобы не ходить в суд. Жанна была наркоманкой со стажем примерно в полжизни. Её обязали выплачивать алименты своему сыну, но в силу особых героиновых обстоятельств она на эту обязанность наплевала. За три дня до назначенного заседания ей удалось аккуратно вылить немного масла из разогретой сковороды себе на ногу. После этого Жанна с чистой совестью поступила в ожоговое
