Индекс Франка - Иван Панкратов
Более полную версию случившегося он узнал на следующий день, когда перестало шуметь в голове и появились силы встать и сохранять вертикальное положение в пространстве дольше нескольких секунд. Платонов проснулся ранним утром уже без капельницы в вене, с небольшой наклейкой в том месте, где она стояла. Виктор присел ненадолго и рискнул подняться. Получилось. Он машинально ощупал голову в повязке и плечо и вышел в коридор.
Налево была реанимация, направо — ординаторская. Платонов сделал сначала пару шагов к кабинету, потом повернулся в сторону реанимационных палат, но его качнуло, он ухватился за стоящую возле двери в операционную каталку. Та громко и противно скрипнула, а потом стукнулась о стену. Постояв немного с опорой на каталку, Виктор решил, что лучше пойти в кабинет.
— Легонечко, по стеночке, — говорил он сам себе, опираясь на светло-коричневый дерматиновый отбойник вдоль стены с множеством царапин от каталок. — Без фанатизма. Спешить особо некуда.
Дверей на улицу не было. Кто-то завесил дверной проем непрозрачным целлофаном, прикрепив снаружи к стене. Ветер колыхал его сильно, но медленно, потому что он был толстым и тяжёлым. Шкрябая по полу, целлофан вызывал ощущение рефлекторной дрожи, Платонов почувствовал, как мурашки бегут по спине и рукам при каждом дуновении ветра. Вдоль стены лежала сломанная, а скорее, раздавленная каталка. Виктор попытался представить, куда он упал, когда его втолкнул внутрь Потехин, и не сразу сообразил, что, наверное, каталка приняла на себя удар падающей двери, а он сам лежал где-то возле неё.
С петель сорвало и дверь в сестринскую — девочки держали её почти всегда наполовину распахнутой, и металлические створки, складываясь внутрь, сломали и её. Платонов вошёл туда, чтобы взять у сестёр ключ от ординаторской из коробочки на микроволновке. Окна в сестринской тоже не было. Вместо него был натянут такой же целлофан, только на этот раз тёмно-синий, что раскрашивало всё помещение рассветным солнцем в какие-то лёгкие голубые тона. На маленьком диванчике в углу спала дежурная студентка, натянув одеяло на голову. Телевизора на холодильнике не оказалось; сам холодильник не работал и был пододвинут вплотную к окну. Боковая стенка со множеством вмятин и дырок красноречиво напоминала о взрыве.
Микроволновка чудом уцелела. Коробочка с ключами лежала на прежнем месте. В ней был большой никем не замеченный осколок стекла — Платонов убрал его оттуда, выбросив в урну, взял ключ и тихо вышел.
Неподалёку прошумел двигатель автомобиля, потом скрипнули тормоза, стукнула дверь. Он услышал голос сестры-хозяйки, что командовала выгрузкой белья. Платонов, почувствовав себя бодрее, отодвинул в сторону целлофан на дверях, выглянул наружу. Было ещё темно для осеннего утра; машина хозяйственной службы остановилась далеко, у шлагбаума на проходной, потому что ближе она заехать не могла. Большой участок рядом с пандусом обнесли красно-белой лентой; её навесили на деревья и гнутую решётку кислородной службы. В центре, в пяти метрах от входа, стоял изувеченный жёлтый «Фольксваген» «Скорой помощи». Его практически разломило пополам в районе открытой боковой двери. Пламя интенсивно облизало машину, жёлтая краска вспучилась почти по всей поверхности, а ближе к задней половине цвет изменился на коричнево-чёрный. Разбитая полностью «люстра» свисала с дальнего борта; Платонов не понимал, на чем она держится и почему не падает.
Сваленные рядом с машиной деревья своими изломами указывали в сторону эпицентра — на развороченную кислородную цистерну. Крыши над ней не было совсем; вряд ли она куда-то далеко улетела, скорее всего, её уже просто убрали. Решётка частью отсутствовала, частью была изогнута в разные стороны. В центре площадки небольшая кислородная цистерна напоминала распустившийся металлический цветок. Серебристая краска где-то облупилась, где-то почернела.
Сильно пахло гарью, хотя прошли уже почти сутки. Платонов вышел на пандус; целлофан с сильным шорохом заполнил за ним брешь в дверном проёме. Кто-то на стоянке в двадцати метрах от входа стоял возле своей машины, сокрушённо кивая головой — заднее стекло и стоп-сигналы были разбиты. Похоже, далеко не все, кто ставил машины у больницы, сразу узнали о случившемся.
Виктор пропустил в отделение сестру-хозяйку с двумя тюками какого-то белья, придержав импровизированную дверь. Она, тяжело дыша, буркнула в ответ: «Спасибо». Платонов кивнул и почувствовал, как в виски парой ударов стукнулось что-то и сразу отпустило.
Из-за угла вышел полицейский в бронежилете и с автоматом. Он курил, глядя куда-то в сторону, и не сразу заметил Виктора. Увидев, что на него смотрят, скосил глаза на большой наклеенный знак «Не курить» на углу корпуса и медленно побрёл в сторону, к давно брошенным там и забытым бетонным блокам, из которых планировалось что-то построить лет десять назад. Дойдя до них, он оперся одной ногой на ближайшую плиту, ещё раз посмотрел на Виктора и больше уже не оглядывался.
Платонов попытался глубоко вдохнуть утреннего прохладного воздуха, но ощущение, что он стоит прямо посреди только что потушенного пожара, не покидало. Посмотрев под ноги, Виктор отметил несколько больших выбоин в бетоне пандуса, и зашёл обратно.
В ординаторской было пусто — коллеги должны были подойти в течение часа. Лазарев начнёт вместе с главврачом организовывать ремонт, если следственная группа всё уже обследовала; соответственно, лечебная работа ляжет на Москалёва. Платонов не чувствовал себя на сто процентов готовым к операциям или перевязкам, но собирался выпить кофе и поработать хотя бы с историями болезни.
Компьютер Лазарева был включён и тихо гудел возле окна; монитор давно отключился, ожидая прикосновения к клавишам. Платонов толкнул пальцем «мышку». Экран вспыхнул.
— «Под общей анестезией (смотри протокол) после трёхкратной обработки операционного поля в области левого плеча и предплечья раствором АХДеза кожа и подкожно-жировая клетчатка в дистальной трети левого плеча рассечены, выделена и перевязана плечевая артерия, глубокая артерия плеча, верхняя локтевая коллатеральная артерия. Выше уровня ампутации отсечены крупные нервы (срединный, локтевой, лучевой, латеральный и медиальный кожные). Пересечены передняя и задняя группа мышц на уровне дистальной трети левого плеча. Надкостница пересечена на два сантиметра выше уровня предполагаемого спила, распатором отслоена книзу. Плечевая кость перпендикулярно перепилена проволочной пилкой Джигли. Гемостаз…» — Платонов читал это вслух, не в силах остановиться. — «Мышечный массив на торце культи ушит кисетным швом, восстановлена собственная фасция, швы на кожу, асептическая повязка».
Это был текст операции, что Лазарев вчера выполнил Полине. Платонов, закончив читать, ощутил непреодолимую слабость в ногах, оперся о кресло заведующего и аккуратно сел в него. Его немного затошнило, но он списал это на сотрясение мозга.
— Беляков приехал сюда на «Скорой» вместе с Полиной и что-то взорвал, — тихо сказал Виктор. — Хотел видеть меня, но Потехин не дал мне погибнуть. Бред какой-то. Я не верю, я не понимаю ничего…
Он смотрел в слова на экране, а видел перед собой другую Кравец — ту яркую картинку, что она в ультимативной форме предъявила ему в их последнюю встречу здесь, в кабинете.
(я просто женщина, которой ты интересен)
И вот здесь и сейчас, сидя в кресле и читая скупые и точные слова Лазарева в протоколе операции, Платонов наконец-то признался сам себе, что давно уже был влюблён в эту рыжую чертовку.
(в гробу я видела твои истории и твою реанимацию)
Только теперь у Кравец не было руки, а сама она лежала в той самой реанимации. И, не исключено, что могла погибнуть. Уж кому-кому, а Виктору было прекрасно известно, как коварна бывает ожоговая болезнь и какие выкрутасы она порой вытворяет с выздоравливающими, казалось бы, пациентами.
Платонов чувствовал, что его реакции сильно запаздывают и во времени, и в степени проявления. Это было следствием действия седативных препаратов, назначенных ему после травмы — именно поэтому он не понимал, как ему реагировать на происходящее. Да, руки немного дрожали, но мыслил он тягуче, медленно и совершенно безэмоционально.
В какой-то момент он решил, что не помешали бы слёзы — просто ради разрядки. Но не получалось. Он думал о Полине,
(я всё
