Хозяин белых оленей - Константин Валерьевич Куксин
— Что вы здесь делаете? Я вас спрашиваю! Что за бумаги вы давали подписывать людям? — женщина повысила голос, а у меня внутри все закипело от возмущения и в то же время появился какой-то боевой задор.
— Я этнограф, занимаюсь научной работой! — с улыбкой, как можно миролюбивее ответил я. — Фольклор собираю по стойбищам.
— Где ваши документы, подтверждающие, что вы научный работник? — еще жестче спросила ненка, глядя на меня с явным недоверием.
— А с какой это стати я должен предъявлять вам свои документы? — с усмешкой спросил я. — Вы что, сотрудник милиции? И вообще, я нахожусь в своей стране, и мне не нужны никакие разрешения, чтобы заниматься научными изысканиями!
— Я работаю в администрации города, в Ассоциации малочисленных народов Севера, и именно я представляю здесь интересы моего народа! — Женщина буквально зашипела на меня. — А вы находитесь не в своей стране, а в пограничной зоне Ямало-Ненецкого округа. Что вы здесь заставляли подписывать людей? Я еще раз спрашиваю!
— Я просто собирал фольклор! Истории о мандаладе. О том, как народ поднимал восстания против власти, которая села ему на шею! Поехали, Петр! — крикнул я ханту и вскочил на нарту.
— Если это какой-то тайный сбор подписей, вы об этом пожалеете! Слышите? Вас просто не выпустят из округа с этими вашими бумагами! — зло кричала женщина нам вслед, но «ямаха» быстро набрала скорость, и вскоре стойбище скрылось за высоким берегом реки.
Снегоход летел по тундре, нарта слегка вибрировала, пересекая снежные заструги. Я прислонился спиной к бочке с горючим и задумался. Думал о том, что заставило эту ненку пойти против своего народа? Она ведь не могла не замечать несправедливостей, которые творились в округе той властью, принадлежностью к которой она так кичилась. Неужели комфорт, деньги, ощущение своей значимости оказались важнее судеб соплеменников?
Постепенно смеркалось, на небе зажглись первые звезды. Хотя ветер стих, ночь обещала быть очень холодной. Снегоход шел ровно, двигатель пел свою монотонную песню, под двойным слоем шкур было тепло, и я не заметил, как задремал.
Проснулся я оттого, что Мирон со всей силы дергал меня за рукав мехового «гуся».
— Дядя Костя! Дядя Костя! Веревка перетерлась! — Мирон показывал рукавицей на ремень, которым был привязан рюкзак с фотоаппаратом и собранными подписями. Рюкзак уже угрожающе болтался на краю нарты, держась на каких-то тонких нитках. Я встал на четвереньки, пытаясь дотянуться до него, но в этот момент нарта подпрыгнула на снежном бугре, веревка лопнула, и рюкзак мгновенно исчез в черной мгле.
— О, черт! — я застонал. — Там же все подписи! Петр! Пёо-отр! Остановись! Стой! Сто-ой!
Мы с Мироном кричали что есть мочи, но Петр не слышал — намотав шарф поверх капюшона малицы, он оказался изолирован от всех звуков.
— Мирон, лепи снежки! — крикнул я. — Попробую в него попасть!
— Не лепится, дядя Костя! — всхлипнул Мирон, на мгновение став самым обычным мальчишкой десяти лет от роду. — Снег нелипкий, холодно!
— Держись крепко, не вставай! — прикрикнул я на Мирона. — Видишь, дорога вся в каких-то торосах! Я попробую на бочку влезть — может, дотянусь краем веревки до Петра! — С этими словами я лег животом на бочку с бензином и обрывком ремня пытался стегнуть ханта по спине. Длины ремня немного не хватало, я еще чуть-чуть подался вперед. В этот момент нарта снова подпрыгнула на одном из бугров, я кубарем полетел куда-то в темноту, ударился головой о лед и потерял сознание…
Когда я открыл глаза, меня поразила какая-то абсолютно звенящая тишина. «Вот так история!» — вслух сказал я, чтобы убедиться, что не оглох. Я лежал на спине под яркими и холодными звездами, усыпавшими все небо. Пошевелив сначала головой, потом руками и ногами, я с облегчением понял, что вроде бы ничего не сломал: толстая малица и надетый поверх нее меховой гусь смягчили удар, хотя скорость снегохода была под пятьдесят километров в час.
Поднявшись, я огляделся и попытался понять, где нахожусь. Находился я на какой-то реке, на одном из бесчисленных притоков Оби. Слева поднимался высокий берег, поросший чахлым лесом, справа тянулись пологие холмы. Посмотрев вперед, я заметил на горизонте слабое зарево.
«Если это Аксарка, то до нее километров двадцать, не меньше! — подумал я. — К утру дойду, если не замерзну!»
Я развернулся и пошел в прямо противоположную сторону — искать пропавший рюкзак с документами.
Идти по свежему следу снегохода было легко, я шагал быстро и вскоре согрелся. «Лишь бы Мирон не полез на бочку, чтобы докричаться до Петра! — лезли мне в голову тревожные мысли. — Так и шею свернуть недолго, мне просто повезло!»
Пройдя около трех километров, я увидел свой рюкзак, лежащий чуть в стороне от следов «ямахи». Отряхнув его от снега, я влез в лямки и зашагал обратно, в сторону зарева над далеким поселком. Я не унывал, надеясь на то, что Петр рано или поздно остановится, чтобы дать отдых снегоходу, и заметит мое отсутствие. Однако, одолев еще около пяти километров и напрасно всматриваясь в темноту перед собой, я начал терять надежду на то, что за мной в скором времени приедут. В голове закрутились неприятные мысли о волках, которых, по словам оленеводов, в этом году было больше, чем обычно. Я прибавил шаг, но вскоре вспотел. «Та-ак! — сказал я сам себе. — Этого еще не хватало! Сейчас вспотею, потом устану — и привет! Надо ровно идти, тогда, может, и доберусь…»
Я прошагал еще около трех километров. Следов снегоходов стало больше, они отходили в разные стороны от «моего» следа, и я стал опасаться, что собьюсь с пути. В этот момент мне послышалось где-то далеко впереди ровное гудение мотора. Я остановился и увидел вдали огонек фары. Луч прожектора бегал по тундре, явно кого-то разыскивая.
— Э-ге-ге! Петр! Я здесь! — закричал я, размахивая руками, хотя понимал, что увидеть и услышать меня с такого расстояния невозможно. Я кричал и прыгал, как вдруг на месте фары увидел красный огонек заднего стоп-сигнала, который через мгновение растаял во тьме. Я опустился на снег и тяжело вздохнул.
«Наверное, так чувствует себя потерпевший кораблекрушение на необитаемом острове, когда видит вдали парус, который вскоре вновь исчезает в океане! — грустно подумал я. — Почему Петр развернулся? Ведь он был от меня всего в двух километрах, не дальше!»
Поднявшись, я вновь взвалил на плечи ставший почему-то очень тяжелым рюкзак и побрел к зареву на горизонте. Я шел, считая шаги, стараясь не сбить дыхание. «Начнешь засыпать — умрешь! —
