Хозяин белых оленей - Константин Валерьевич Куксин
— О чем? — спросил я, внимательно глядя на бригадира. Худи сразу показался мне человеком ответственным, думающим, и совет его мог нам помочь.
— О квартирах! — неожиданно сказал Иван. — Мы дважды в год через Яр-Сале кочуем, дети там учатся в интернате, навещаем их на каникулах. Неплохо квартиру в поселке иметь — приезжаешь к себе домой, не платишь за ночлег в Доме оленевода. Мы об этом главу района просили, долго уговаривали. И жилье нам, оленеводам, власти поселка выделили! Только жить в этих бараках даже собаки не станут! Дома ветхие, холодные, снег на подоконниках не тает! Мы там только вещи да продукты храним, как в грузовой нарте. Один плюс: продукты не портятся, в доме как в холодильнике…
Иван невесело усмехнулся, покачал головой и вновь посмотрел на меня:
— А ведь за это жилье мы большие деньги платим! За газ, за электричество, горячую воду… Даже если не живем там полгода, все равно платим! Как это объяснить? Вот о чем в письме написать надо!
— Иван, текст письма сейчас изменить нельзя, — объяснил я ненцу. — Многие люди его уже подписали в таком виде. Но знаешь, в статье, которая будет сопровождать это письмо в газете, я обязательно напишу и об этой проблеме!
— Ну, нельзя так нельзя! — развел руками ненец. — Только ты в газете непременно о квартирах напиши, не забудь!
Мы допили чай, и Иван сказал, обращаясь к Петру:
— Ладно, пойдем к твоей «ямахе»! Я людей соберу, пока еще светло, подпишем письмо!
Из чумов выходили люди: мужчины в разноцветных малицах, женщины в украшенных орнаментами ягушках. Худи устроился на снегоходе, записывал имена и фамилии, люди ставили подписи. Некоторым пришлось объяснять отдельные пункты письма, и вскоре возле «ямахи» шумела настоящая мандалада — собрание. Даже поставив подпись, люди не расходились: говорили о наболевшем, обсуждали проблемы, о которых мы не упомянули в письме. Только наступившая темнота заставила ненцев разойтись по своим чумам.
— Ну что, у меня переночуете? — спросил Худи. — Места хватит, детей три дня как в интернат отвез…
Мы еще раз попили чай, теперь уже при свечах — электричества в чуме не было, — и устроились спать на постелях из больших оленьих шкур. Пригодились наши меховые спальники: когда дрова в печке догорели, в чуме стало очень холодно.
Следующим утром, позавтракав мороженым мясом, мы собрались в дорогу. Все жители стойбища вышли нас проводить. Мужчины объясняли, как доехать до соседних бригад, женщины восхищались нашим юным спутником, чему Мирон был несказанно рад. Хотя, подражая отцу, старался казаться спокойным и невозмутимым, как настоящий оленевод.
— Ближайшая к нам бригада в дне пути! — напутствовал нас Иван Худи. — Если они Обь перешли, вы их недалеко от переправы найдете. Я Петру объяснил, где это. Вообще должны были прикочевать, если только пурга не задержала…
Ненец пожелал нам удачи, Петр завел снегоход, и мы поехали на север по бескрайней белой равнине, лишь изредка пересекаемой голубоватыми лентами замерзших рек.
Через два часа пути я заметил странное сооружение, на глазах появляющееся из-за склона холма. Напоминающая гигантскую металлическую елку, исполинская буровая вышка сеткой арматуры закрыла половину неба. Петр остановил «ямаху». Снег вокруг буровой был грязно-серого цвета, повсюду чернели пятна мазута, валялись ржавые бочки.
— Покорители… — процедил Петр сквозь зубы, глядя на изувеченную тундру. — Знаешь, Костя, как Север покоряют? Прилетают с Большой земли крепкие парни и «осваивают» тундру. Деньги зарабатывают, получают награды от государства. В газетах их «героями» называют, «покорителями», «первопроходцами»! И почему-то не вспоминает никто, что Север давным-давно освоен — ненцами, хантами… В итоге «покорителям» — медали да премии, а оленеводам и рыбакам — в лучшем случае поощрительные грамоты… А то, что они у нас дома нагадили и уехали, вообще никого не волнует!
Петр резко завел «ямаху» и с места рванул прочь, словно хотел скорее бежать от искалеченной земли, от чудовища буровой вышки, вцепившегося стальными лапами в нежное тело тундры…
Уже смеркалось, когда мы прибыли в указанное Иваном Худи место. Чумов нигде не было видно, но Мирон заметил свежий олений помет и следы. Двигаясь по взрытому стадом снегу, сквозь который проглядывали объеденные животными кустики карликовой березки и ивы, вскоре мы увидели и самих оленей. Огромное стадо медленно шло по склону невысокой, пологой сопки. От оленей валил пар, слышалось их ворчливое хорканье.
— Сколько же здесь оленей, Петр! — не смог я скрыть своего удивления.
— Да, большое стадо. Тысяч шесть голов, я думаю… Но меня больше волнует вопрос, где их хозяева! — Петр развернул снегоход, и мы стали объезжать стадо по кругу, держась на расстоянии, чтобы не пугать животных. Людей и жилья нигде не было видно. Вскоре стемнело окончательно, и я с грустью подумал, что эту ночь нам придется провести в спальных мешках, закопавшись поглубже в снег.
Неожиданно слева сверкнула фара снегохода. Петр подъехал поближе, и вскоре я увидел ненца на «буране». Оленевод вел машину стоя, поглядывая на стадо оленей, потом неожиданно газанул и остановил снегоход рядом с нашей «ямахой».
— Нгани торова! — кивнул ненец. Это был крупный старик в темно-синей малице, на массивном поясе болталось множество амулетов. Ненец откинул капюшон, и я увидел, что у него нет правого глаза.
— Нгани торова! — поздоровался Петр. — Это второй бригады олени?
— Наши олени! А вы кого во второй бригаде ищете?
— Да всю бригаду мы ищем! Письмо привезли! — сказал я и тут же понял, как глупо прозвучали мои слова.
— Кто же это нам пишет, а? — усмехнулся старик. — Меня Василий звать. Василий Окотэтто, бригадир второй бригады. Давайте сюда ваше письмо, почтальоны…
— Василий, это письмо не к вам, а от вас! — попытался я объяснить цель нашего путешествия. — Это письмо президенту России от всех оленеводов и рыбаков Ямала. Письмо, в котором говорится о проблемах коренных жителей…
Старик внимательно посмотрел на меня и произнес:
— Ну ты совсем замерз, как я погляжу! Что-то несуразное говоришь. Поехали в чум, чай попьем, там и объяснишь мне, что это за письмо!
Ненец развернул снегоход и крикнул Петру:
— За мной поезжай! Чумы далеко стоят, у самой реки!
Через десять минут мы остановились у стойбища. Три чума уже были собраны, на оставшиеся два женщины спешно натягивали меховые покрышки. Было видно, что люди только что прикочевали на это место.
— Тяжелый был день! — сказал бригадир, слезая с «бурана». — Обь перешли, это почти шестьдесят километров. Считай, за сутки три дневных перехода одолели…
