Плавающая черта. Повести - Алексей Константинович Смирнов
Он склонялся к первому варианту.
Консервная банка выглядела естественно и уместно. Она напоминала сильно пьющую женщину, чей внешний вид, как обычно записывал в своих бумагах Зимородов, "соответствовал паспортным данным". Банка вела себя безотказно и была готова на все. Она не капризничала, остерегаясь помойки.
Кретов и Кнопов уже стояли и пользовались ею.
- Почему вы так смотрите на меня? - осведомился доктор, напарываясь на острый взгляд Кнопова.
Тот поправил очки, улыбнулся.
- Не каждый день встречаешься с человеком, который только что чудом избежал гибели.
Зиновий Павлович поежился. Он подумал, что поспешил с предпочтением оживленности.
- На что вы намекаете? - спросил он сердито. - Мне непонятны ваши зловещие интонации. Ваши намеки на повторение.
Кретов расхохотался:
- Зяма, не ссыте! Боря паясничает. Он любит глупые розыгрыши. Однажды, прикиньте, привел к нам в контору черного аудитора. Знаете, что это такое?
- Что-то неприятное, - предположил Зимородов.
- Ревизор от бандитов, - пробасил Модест и прикурил.
- Мы все обосрались, - Кретов сдвинул брови. - Реально. Оказалось - двоюродный брат из Америки, потенциальный инвестор. Золотой человек!
Греммо стоял в сторонке, привалившись к облупленной стене. За спиной у него прятался пацифистский значок, нарисованный углем.
- Всюду знаки, - таинственно изрек Ефим.
Кнопов потянулся к Зимородову, похлопал его по плечу.
- Ладно, не дуйтесь. Дурная привычка, коллега прав. Вряд ли кому-то понадобилось вас убивать, да еще таким неудобным способом. Это в кино сплошь и рядом, а в жизни просто подкараулят в подъезде и ударят молотком.
Дружелюбие Кнопова выглядело еще более отталкивающим, чем насмешки.
Греммо вдруг спросил:
- А вы соприкасаетесь с криминалом?
Кретов и Кнопов переглянулись.
- Ну, вы сказанули, Ефим, - усмехнулся Кретов. - А сами? Встречный вопрос. Вы ювелир. Что, ни разу не соприкоснулись?
- Это не мое дело, - возразил Греммо. - Почем мне знать?
- А наши соприкосновения - они, получается, ваше дело, так?
- Да вы прямо ответьте, и я отстану, - настаивал тот. - Или продолжу.
Кнопов остервенело пощекотал окурком донышко банки, и та утомленно зашуршала, отзываясь на мужское внимание.
- Мы деловые люди, Ефим, - сказал Кнопов. - В нашей стране любой бизнес пропитывается криминалом. Это нераздельные понятия. Почему вы спрашиваете?
- Мы с доктором ввязались в какую-то уголовщину, - небрежно бросил Греммо. Тон его был предельно обыденным.
Зимородов ахнул. Было поздно: в следующую секунду Ефим Греммо вывалил всю историю. Доктор был изумлен его лаконичностью: Греммо говорил по существу дела и уложился в несколько фраз, а речь его заняла не больше минуты. Кнопов и Кретов безмолвно внимали. На лице Кнопова появилось кислое выражение, а его товарищ возбудился и даже взъерошился от внутреннего электричества. Модест Николаевич был откровенно огорчен.
- Куда вы лезете, Ефим? - пробасил он горестно. - Зачем вам эта парикмахерша?
Кретов атаковал с левого фланга:
- С чего вы решили, что она в вас влюблена?
Греммо кивнул на Зимородова:
- Он так сказал.
Зиновий Павлович выпучил глаза:
- Я? Это была рабочая гипотеза...
- Вы были категоричны, - не согласился Греммо и тут же получил удар справа.
- Этот Иммануил - обычный бандит, он крышует салон, - сообщил Кнопов, глядя на Греммо с бесконечной жалостью. - Ему задолжали, он начал с лимитчицы... Берегитесь и вы!
- Ерунда, - вспылил Ефим. - Какая он крыша? Елена Андреевна ничего не знает о нем.
Модест Николаевич заломил руки:
- Кто, кто такая Елена Андреевна? Она откуда взялась, где вы еще наследили?
- Это хозяйка салона. Она бы сказала про крышу...
- С чего бы это? - усмехнулся Кнопов и сплюнул в безответную банку. - С какой стати ей перед вами отчитываться? Ладно, допустим. Иммануил крышует не салон, он занимается гастарбайтерами. Поселил ее в какую-то мутную хату. Ваша Жуля в чем-то провинилась, он с ней расправился. Никто не будет искать.
Модест тем временем что-то смекал.
- Вы нас подвели, Ефим, - тон его стал не скорбным, но укоризненным. - Вы оказались в поле зрения преступников - неважно, каких. Не забывайте, что мы живем одной семьей. Судьба поселила нас вместе. Если они к вам заявятся - куда бежать нам?
- Поставьте квартиру на сигнализацию, - серьезно попросил Кретов. - Это же черт знает какая опрометчивость. И смотрите по сторонам, переходя улицу.
В Зиновии Павловиче проснулись остатки разума.
- Послушайте, - взмолился он. - Мы же не живем в боевике. Черный автомобиль, покушение... Мы взрослые люди, это нелепо.
- Там, на тротуаре, вам так не показалось, - заметил Греммо. - Не говоря уже о страстном монологе возле почтовых ящиков.
- Я боюсь за жену, - Модест Николаевич едва не плакал.
- Давайте подумаем, что можно сделать, - воодушевился Кретов. - Нужны подробности.
Каппа Тихоновна выглянула на площадку:
- Мужчины, долго вас ждать? Что у вас за консилиум? Выпиваете потихоньку?
Модест приложил палец к губам.
- Анекдоты, - вздохнула та. - Или бабы. Это невежливо, между прочим, оставить женщину в одиночестве на полчаса.
Кнопов обернулся, сверкнул улыбкой:
- Мы уже идем.
Голова Каппы Тихоновны исчезла.
- Ни звука, - шепнул Модест.
- Почему? - возразил Кретов. - Все должны быть в курсе. Каппу Тихоновну придется предупредить.
Зимородов сдался.
- Я хочу выпить, - признался он. - Прямо сейчас.
В руках Модеста Николаевича появилась початая бутылка. Окружающие могли поклясться, что прежде ее не было и спрятать было негде. Консервная банка разинула дымящуюся варежку. Из пасти несло, как от дешевой проститутки.
- Годы учения, - усмехнулся Модест. - Каппа не даст разгуляться. Давайте, пока не видит.
Зимородов принял бутылку и залихватски опрокинул в себя. Он никогда так не поступал, разве что в юности, и то лишь однажды. Греммо хмыкнул, покачал головой.
- Доктор, я предлагал по чуть-чуть, снять напряжение. Вы увлеклись.
Зимородов, непривычный к позе горниста, поперхнулся, закашлялся и раскорячился на площадке. На глаза навернулись слезы, текла слюна. Кнопов вынул бутылку из его отставленной руки, а Кретов подвел и развернул к банке, чтобы текло по назначению. Когда доктор пришел в себя, все вокруг окутывалось нездоровым туманом. Щеки горели, язык не слушался. Он обнаружил себя вновь сидящим за столом; снова
