Плавающая черта. Повести - Алексей Константинович Смирнов
- Дайте мне уйти, - настаивал Зимородов.
Модест Николаевич вызвался проводить.
- Не нужно! Не беспокойтесь, я поймаю такси.
Каппа Тихоновна уже набирала номер:
- Такси? Здравствуйте... - Она отвела трубку. - Адрес! Адрес назовите...
Зиновий Павлович назвал, и хозяйка продолжила:
- Триста? Почему так дорого? Нет, приезжайте, мы просто удивлены...
- Вы можете идти? - спросил Кретов.
- Выпейте на дорожку, - предложил Кнопов и налил полстакана.
- Смогу. Не хочу, - отказывался Зимородов.
- Пейте, вам сказано!
- Действительно, доктор, - подхватил Греммо. - Вы совсем расклеились. Выше голову!
В его устах это приглашение прозвучало нелепо. Ефим был выбит из колеи; уклад его жизни непоправимо нарушился, и Греммо то окунался в запальчивое веселье, полное планов и угроз, то выныривал в сумрак неприятной действительности.
- У меня сотрясение мозга, - сопротивлялся Зиновий Павлович. - Я не хочу больше пить.
- Царапина, - внушал ему Кнопов.
- Оставь его, - Кретов заступился за доктора. - Врачи слишком много знают, они болеют тяжелее других.
Хозяева свели Зимородова по лестнице, Греммо увязался следом. Ефим ощущал себя ампутантом, которого подвел новенький костыль.
- Отлежитесь, а завтра я вас навещу, - пообещал ювелир.
Зимородов задержался на ступеньке.
- Нет, - процедил он зловеще, делая над собой окончательное усилие. - Я распоряжусь, чтобы вас заковали в колоду. - У него заплетался язык, но сила ненависти к Греммо была так велика, что угрозы выговаривались четко и повисали тяжелыми, острыми сосульками.
Прикатило такси. Водитель обеспокоенно зыркнул на перебинтованного пассажира. Зиновий Павлович был монументальный мужчина, и шоферу, случись неладное, не улыбалось его волочить. Греммо сунул в окошечко купюру.
- В счет гонорара, - сказал он доктору, и тому не хватило сил протестовать.
Глава 11
Зимородов лежал без сна.
Такси доставило его засветло, еще не успело стемнеть. Он не уставал поражаться скоротечности событий минувшего дня. Позднее лето, ночь набирает силу, но до нее все равно остается пара часов. Он управился воспарить и свалиться с небес, втянулся в уголовщину, обрел и потерял лицо, рискнул жизнью, выпил без меры, разбил себе голову. Унизился перед незнакомыми людьми, только и ждавшими случая порадоваться чужой незадаче. Вкусил демьяновой ухи. Да еще этот шофер - Зиновий Павлович на какое-то время впал в прострацию и наговорил лишнего. Что там лишнего - трепался без умолку, сумбурно и глупо. Очевидно, выложил все от начала до конца. Ничего страшного, таксисты на то и посажены, чтобы выслушивать бред, в этом смысле они мало чем отличаются от психологов и врачей, но все же - о чем он рассказывал? Вручил ли визитку? Наверняка, он раздавал визитки на каждом углу, кому ни попадя.
Сумрак сгущался.
Диван был узкий, неудобный; Зиновий Павлович обычно спал на полуторной кровати, однако сегодня тяготел к самоистязанию. Лег, куда донесли ноги, а теперь не хотел вставать, предпочитая испить чашу до дна. Он закрывал глаза, через несколько секунд открывал, переворачивался на бок, утыкался в душную спинку. Снова ложился навзничь, таращился в потолок. Ища сочувствия, переводил жалобный взгляд на книжные полки - близкие, но недоступные. Читать он не мог. Телевизор манил, но пульт скрылся, занимался своими делами под кроватью или вовсе ничего не делал, просто лежал и фантазировал о чем-то своем. Искать его не было пороху.
Сверху, снизу, с боков доносились глухие стуки. Этажом выше кто-то похаживал в тапочках. Бренькнула гитара - неизвестно, где.
Зиновий Павлович думал о Емонове. Тот мигом увидел опасность, вот почему он проректор, а Зимородов - рядовой специалист. Да к черту, какой он специалист! Горе для общества. Двойные отношения - азбука жанра, и он влетел. Впоролся в них по самое некуда, такого не бывает даже с клиентками; никакие интриги на высоте лечебного мастерства не сравнятся с путешествием в одном трамвае с Греммо. Ювелир - психопат, не понимающий границ. У каждого человека существуют границы: это мое, а это чужое. Психопаты не видят разницы, они бесцеремонны, Греммо подобен ребенку. Граница гуляет, полосатый столбик постоянно перемещается, шлагбаум поднят. Плавающая черта между безумием и здоровьем.
Зимородов прикидывал, насколько вовремя прервал он сношения с ювелиром. По всему выходило, что с большим промедлением, но лучше поздно, чем никогда. Он гадал о последствиях: что может произойти? Зиновий Павлович загибал пальцы: прежде всего -сокрушительный удар по самооценке. Он загнул второй палец: Греммо, небось, не уймется. Но что он может сделать? В грозном ведомстве, где служил его брат, до Ефима никому не было дела. С Греммо, конечно, станется напакостничать, наябедничать директору института, написать в газету письмо - не так уж страшно, пациенты бывают склочные. Директор посмеется над этой жалобой, если только она не примет форму судебного иска. Впрочем, исков у него на столе тоже целая пачка. И в чем обвинять Зимородова, какой он нанес ущерб? Ни одна экспертиза не покажет, что душевное здоровье Ефима оказалось подорвано его безграмотными действиями.
Третий палец: Иммануил сотоварищи. Это самый неприятный палец. Секта третьего глаза, рэкет, волосы в пустой квартире, выдранные из пропавшей женщины - всех этих вещей Зиновий Павлович боялся пуще огня. "Еще увидимся", - пообещал ему полицейский. Пророчество грозило сбыться. Они и впрямь могли увидеться - например, в судебномедицинском морге. Иммануилу известен сам Зиновий Павлович, его телефон и адрес. Третий палец заартачился, не желал загибаться, и Зимородов умаслил его твердым решением приобрести газовый пистолет.
Четвертый палец: новые, напрочь не нужные знакомые. Гостеприимная пьянь, прикидывающаяся приличными людьми. Почему же ему неловко? "Лох", - всплыло слово. Он вел себя как лох. В недавних собутыльниках угадывалась житейская смекалка, опыт общения с фигурами если не откровенно опасными, то подозрительными. Зиновию Павловичу было попросту стыдно. Он прибыл - его привели - под соусом гуру, знатока человеческих душ; он в результате напился сильнее прочих, мямлил, суетился, доставил массу хлопот, выставил себя беспомощным дураком.
Остался мизинец. Утомленный, Зиновий Павлович глянул по сторонам: успело стемнеть. Потолок осветился лучами автомобильных фар, что-то ползло через двор. Запел комар, вдохновленный немощью Зимородова; тот заполошно взмахнул рукой и скривился от головной боли. Вдруг ему почудилось, что в доме кто-то есть. До слуха донесся шорох, раздавшийся ближе обычных соседских. Лучи вернулись: невидимый автомобиль крался обратно, но теперь его световое представительство соединилось с шумом, и вся картина окрасилась в устрашающие тона. Зиновий Павлович сел. В голове плеснулась больная взвесь,
