Отвлекаясь - Федерика Де Паолис
Сделав четыре шага, она остановилась. Мопед, попытавшись объехать пса, на миг потерял равновесие, выправился и помчался дальше; Токио неподвижно лежал на дороге, напустив под себя лужу, и мелко дрожал. Дора наклонилась к нему, Виола шагнула к ней. Повернув голову, увидела машину, вылетевшую из-за поворота на дикой скорости. Визг колес, толчок, удар, сотрясение.
Ангел, собака, колокол…
17
Паоло что-то почувствовал на левом бедре. Как будто по нему ползла какая-то живность. Он открыл глаза в полутьме. Элиа лежал рядом с ним, он спал на спине, раскрасневшись, раскинув руки, от его пижамы приятно пахло кондиционером для белья. Он уснул, уронив головку на столешницу своего стульчика, Паоло отнес его в спальню и, судя по всему, задремал рядом с сыном. Во рту было горько, сухо, как будто он проспал очень долго. Который теперь час? Он обнаружил, что у него на ноге лежит рука Виолы, осторожно приподнялся, напрягая брюшной пресс. Рассмотрел только ее очертания, лицо было обращено против света, и он услышал, что она плачет в темноте.
– Эй! – подал он голос. – Прости, я задремал.
Виола пошевелилась и оказалась за пределами темной зоны, у нее было расстроенное, измученное лицо. Она поднесла руки к глазам и склонила голову к коленям. Она сидела в изножье супружеской постели и казалась совсем маленькой. Она сгорбилась, как старуха.
Он положил ей руку на плечо, услышал, что она по-прежнему плачет, непрерывно, монотонно, как будто тоненько стонет от боли. Почему она плачет? Он невольно повернулся к Элиа и уловил знакомый звук: малыш дышал ровно, его маленькая грудная клетка поднималась и опускалась, он разбросал ножки на бежевом одеяле. Электронный будильник показывал десять часов двадцать минут вечера.
– Виола, ты как? – прошептал Паоло как можно тише, чтобы не разбудить сына, и просто потому, что ему было страшно. Как будто от его неслышного шепота могло утихнуть отчаяние, которым от нее веяло, и он это чувствовал. – Виола!
Ее трясло, всю целиком, с головы до ног, и не потому, что она плакала; она испытала физический удар, как будто по ней прошла волна землетрясения с неустановленным эпицентром. Он прижался лицом к ее голове и прошептал на ухо:
– Я здесь. Что случилось?
Она так и сидела, согнувшись в три погибели, закрыв лицо ладонями и содрогаясь всем телом. Паоло потянулся за подушками, взял плед, накинул его на плечи Виолы и очень медленно обхватил пальцами ее руки, она не сопротивлялась, не попыталась высвободиться. Он увидел ее заплаканные глаза, нос, из которого капало, мягко притянул ее к себе и повалил на бок. Они лежали рядом, лицом к лицу.
Паоло всматривался в нее, пытаясь распознать признаки каких-то отклонений. Над ними постоянно нависала угроза приступа – эпилептического, нервного, панического. Но зрачки фокусировались, рот был закрыт, губы расслаблены. Он просунул руку ей под голову: эта ласка должна была ее успокоить, внушить ей чувство защищенности. Они смотрели друг другу в глаза.
– Я вспомнила… – прошептала она, моргнув восемь, девять, десять раз.
– Правда? – отозвался он и сразу же пожалел об этом: она посмотрела на него с изумлением, лучше бы он немного повременил.
– Почему ты так говоришь?
– Не знаю.
Паоло прижался щекой к ее щеке, мокрой от слез. Он замер, стал ждать, ощущая кожей биение пульса на виске Виолы.
Это случилось только раз. Всего один раз за полтора года: однажды она произнесла эти слова.
В небольшом торговом центре на виа Фламиния, в магазине всевозможных детских товаров – от подгузников до детских колясок, от фруктового пюре в баночках до стерилизаторов для сосок. Раньше Виолу было не оторвать от коляски для двойняшек. Они не взяли ее тогда только потому, что сочли эту покупку преждевременной. Тогда они подолгу спорили о том, как лучше рожать – лежа или стоя. В тот день в магазине, нося Элиа на груди в слинг-рюкзаке, Паоло наблюдал, как Виола, остановившись у этой двухместной кареты, сделалась странной, руки повисли вдоль тела, она зашаталась, на секунду у нее от лица отхлынула кровь, как будто кто-то ее высосал. Когда Паоло окликнул ее, она двинулась с места, но не пошла к нему, а обогнула коляску и взялась за ручки. Не разжимая пальцев, она пристально всматривалась в эту вещь, как будто мучительно что-то искала. У Паоло разрывалось сердце, он взял ее под руку и сказал: «Пора домой, пойдем». Она механически последовала за ним. Пока они стояли в очереди в кассу, Виола отвлеклась на леденец на палочке, схватила его и развернула, кассирша крикнула ей, что нужно сначала отсканировать штрих-код, а она, словно не слыша ее, сунула в рот чупа-чупс, уронила бумажку на пол и ушла из очереди. В машине она пристегнула ремень безопасности и сидела словно деревянная, уставившись в окно. В памяти Паоло остался ее неподвижный профиль на фоне окна, палочка леденца, торчащая изо рта, как пика, остановившийся взгляд.
– Все хорошо? – спросил Паоло.
Виола не ответила.
– Эй, все в порядке? – сделал он еще одну попытку, намеренно толкнув ее локтем.
– Да… хорошо… да… извини, я отвлеклась…
Повисло звенящее молчание, потом Виола плавно повернулась и еле слышно проговорила:
– Я вспомнила…
– Что? – спросил Паоло, прикрыв ладонью ее руку и положив пальцы между ее выпирающими костяшками.
– О детях, – прошептала она, закрыв глаза.
Паоло обернулся и посмотрел на Элиа, который смирно сидел в детском кресле с соской во рту и невозмутимо поглядывал на них. Паоло решил съехать на обочину. Он боялся этого момента, обсуждал его с Амати, тот успокаивал его, объяснял, что память может периодически возвращаться, хоть и ненадолго, ее может пробудить какая-нибудь деталь, или ассоциация, или сон. Этого не надо бояться. Это реакция всегда будет спонтанной, а значит, своевременной. Важнее всего, считал психотерапевт, чтобы Виола сама пришла к восстановлению памяти, тут он был категоричен: «Сделайте так, чтобы говорила она, сами ничего не подсказывайте. Если какая-то информация всплывет на поверхность, это будет означать, что Виола готова ее обработать, в противном случае она будет погребена в идеальной области, именуемой бессознательным».
В тот день Паоло осторожно вел машину, стараясь успокоиться, и ждал, что Виола еще что-нибудь скажет, однако прошло несколько минут, но она по-прежнему молчала, и он обнаружил, что она спит (или потеряла сознание), рот у нее открыт, леденец вывалился и прилип к груди, руки ровно лежат на коленях. Когда они подъехали к дому и она пришла в себя, она была другой. Отдохнувшей, мягкой,
