Правило 24 секунд - Юля Артеева
Бормочу:
– Фим?
– Я тут. В травму едем. Прикрой глаза.
Отлично, значит, это его колени.
Игнорирую просьбу и спрашиваю:
– Кирич?
– Это перекличка? – насмешливо отзывается друг с пассажирского сиденья.
Облизываю пересохшие губы, чувствуя неприятный привкус крови, и говорю:
– Маша ждет.
– Что?
– Маша…
– Гордый, прикрой глазки, все будет хорошо.
Делаю, как велено, и снова выключаюсь. Но ненадолго. Когда снова поднимаю веки, машина как раз тормозит, и брат просовывает руки мне подмышки, чтобы вытащить. Я ворочаюсь и отталкиваюсь ногами, чтобы ему помочь. Не так уж сильно меня отделали.
Оказавшись на улице, с помощью Фима и Овчинникова встаю. Меня ведет, но сознание проясняется, и я начинаю чувствовать очаги боли по всему телу. А это хороший знак. Значит, прихожу в себя.
– Позвонили Маше? – спрашиваю в очередной раз, пока друзья помогают мне подняться на крыльцо.
Вот кто придумал, что у травмопункта должна быть лестница? Кто гений этой инженерной мысли? Хватаясь за поручень, оборачиваюсь назад и натыкаюсь взглядом на Дедулина.
На его лице страх вперемешку с состраданием. Как будто бы я по-настоящему для него важен. Это удивляет.
Говорю ему:
– Я никого не бил.
– Умничка, Гордый, – произносит тренер сдавленным голосом.
Я наконец взбираюсь по ступеням и толкаю дверь, упрямо уточняя:
– Позвонили?
– Братан, мы без телефонов выскочили, – говорит Кирич, – давай тебя посмотрят сначала, потом решим.
Согласно киваю, но внутри все сопротивляется. Сколько времени прошло? Наверное, не так уж много. Гордеева, должно быть, еще не успела меня потерять.
Пацаны опрашивают людей в темном коридоре и, выяснив очередность, сажают меня на скамейку. Хочется орать, что я в порядке, что не нужно обращаться со мной, как с инвалидом. Но, по правде говоря, удары в голову дают о себе знать Меня мутит и сознание немного плывет. Прикрываю глаза, свесив голову на грудь, и ненадолго засыпаю.
Просыпаюсь так резко, как будто меня ударили. На секунду кажется, что я все еще там, валяюсь на асфальте. Обвожу шальным взглядом людей в коридоре. У кого-то голова перемотана, кто-то прижимает к кисти простое кухонное полотенце. Просто парад неудачников, и я среди них даже не предводитель.
Чуть повернувшись, нахожу взглядом Ефима.
Хриплю:
– Сколько времени?
– Гордый, спи.
– Маша волнуется.
– Твою мать… – выдыхает он раздраженно.
Смотрю, как брат сначала прикрывает глаза и откидывает голову, упираясь затылком в стену. Потом поворачивается к соседке по скамейке и интересуется:
– У вас не будет телефона позвонить? Это для моего брата, он мало того, что дебил, так еще и бегать сейчас не может. Так что не украдет.
Девушка, у которой через бинты на плече проступает кровь, улыбается и молча протягивает нам смартфон.
По памяти я тут же набираю цифры и уже после первого гудка слышу сбивчивое:
– Алло?
– Рыжик, это я.
– Слава богу! – всхлипывает она. – Где ты?
– В травме, но все хорошо. Меня посмотрят, и я приеду. Предложение еще в силе?
– Какое?
– Остаться на ночь.
– Боже, ты совсем конченый?! Скажи адрес! Я приеду сейчас.
– Ты с детьми, сиди дома.
– Скажи адрес, я тут всех на уши подняла.
– Маш, оставайся дома, – стараюсь звучать уверенно, но сам понимаю, что артикуляция сбоит.
– Хорошо, ты прав, – заверяет поспешно, – я останусь. Скажи адрес, мне так будет спокойнее, ладно? Просто проверю, сколько тебе ехать потом до меня. Ты приедешь?
– Приеду, – обернувшись в другую сторону к Овчинникову, спрашиваю у него, – где мы?
Затем диктую его Рыжику и сбрасываю. Возвращаю телефон девушке и откидываю голову на стену, прикрыв веки. Мне уже намного лучше, это правда. Просто нужно время, чтобы собраться. Я почти уверен, что у меня ничего не сломано.
О чем и сообщаю вслух:
– Я в порядке. Может, поедем лучше?
– Заткнись и сиди, – рявкает знакомый голос.
Приоткрыв один глаз, вижу над собой Дедулина. Смотрит на меня так, будто хочет убить и обнять меня одновременно.
Предпринимаю еще одну попытку:
– У меня все хорошо.
– Да, по тебе заметно, выглядишь как долбаный актер, хоть сейчас на обложку фоткай, – ворчливо сообщает Дед и подытоживает, – надо побои снять.
Хмыкаю и машинально поправляю челку. Потом смотрю на свою ладонь, кожа стесана, везде грязь.
Я говорю:
– Какие побои? Я упал.
Тренер разводит руками и смотрит на меня в немом шоке. Кажется, желание меня убить в этот момент несколько перевешивает все остальное.
Потом он просто качает головой и уходит. Знаю, сейчас стрельнет у кого-нибудь сигарету и будет материть меня вслух и с чувством. Кажется, все, что Дед за свою жизнь выкурил, – из-за нас с Ефимом было.
Потом наконец меня осматривают, делают снимки и отпускают. Трещина в ребре и сотряс – самый скудный набор, который я мог бы с собой унести. Даже как-то несолидно.
А когда мы выходим на улицу, с недопустимой для дворовой территории скоростью к зданию подлетает знакомая тачка. Тормозит с заносом, открывается дверь с водительской стороны, и оттуда выскакивает Леля. Смотрит на нас. Сначала на мое разбитое лицо, а потом на моего брата. Я вижу, как ясно в ее глазах читается облегчение, и ухмыляюсь.
Потом Бахман взбегает по треклятым ступеням и врезается в Ефима. Он гладит ее по голове и говорит растерянно:
– Лель, ты чего? Все в порядке, конфета.
– Урод! – выкрикивает она, отстранившись, и бьет брата кулачком в грудь. Тут же сразу прижимается обратно и обнимает за шею.
Тараторит:
– Мне Маша написала, я так испугалась! Пришла в зал, вас нет никого! Ты скотина, Наумов! Ненавижу тебя! Ненавижу!
Отворачиваюсь от душещипательной сцены и с наслаждением вдыхаю ночной воздух. После душных коридоров травмы ощущается вдвое приятнее.
– Держи, – говорит Кирич, протягивая мне разбитый в хлам телефон, – вряд ли он очухается, ну симку хоть вытащишь.
– Спасибо. За все.
– Да ладно тебе, первый раз, что ли?
Киваю и улыбаюсь:
– Вы быстро.
Овчинников пожимает плечами:
– Фим нас подорвал, по тачкам прыгнули, да и все. А ехать там фигню. Хорошо еще Андрюха сегодня на машине. Блин, ты бы видел, как пацаны из багажников выпрыгнули, чисто кино!
Я ржу вместе с другом, прикладывая ладонь к ребрам, туда, где больнее всего.
На мою спину ложится широкая ладонь, и, обернувшись, вижу тренера.
Дед смотрит серьезно и устало:
– Уверен, что заявлять не будешь?
– Я упал, – повторяю упрямо в десятый раз за вечер.
– А что со щенками, которые тебя… уронили?
– Не переживайте. Все будет хорошо.
Дедулин качает головой и стучит по ней пальцем:
– Видишь седые волосы?
