Госпожа Юме - Георгий Андреевич Давыдов

пальцами) какие-то новые, какое-то чародейство, описывает, например, снег (что французик может понимать в снеге? кроме, конечно, тех, что делали ноги из Москвы в 1812-м), просто снег, но для снега дюжина наименований (не бухгалтер ли в прошлом? желаю спросить, воздерживаюсь), конечно, они известны — если по-русски, то «крупа», «белые мухи» (галлицизм — Лена авторитетно; не исключено, какая разница), но вот и метафоры — «арктиче­ские иглы» (не пошловатенько?), «пальцы холода» (пожалуй, неплохо, в оригинале не сверял, в переводе, впрочем, тоже, а переводчик кто — Михайленок? — нет, Михальчук), «изморозь», где «проглядывают» (излюбленный обертон стилистов) «прозрачные опунции» (не стал разочаровывать текстологической справкой из Томаса Манна, а у него немало абзацев затянуто «ледяными тропическими растениями», и, значит, выкапываешь «тропические», вкапываешь «опунции»). Лена пересказала самой терпеливой компании новеллу, в которой героиня («чуть за тридцать» — предпочитаемый автором, насколько понял, женский возраст, и неважно, кто герой — подросток или отставник-эротоман) сначала смотрит в «оштукатуренное наледью окно» (страниц десять? минималистские пять?) и «понимает» (двоица на «понимает», но, однако, читателю не суждено разузнать, чтó), а дальше бежит к любимому (тема опасности, штормовое предупреждение, все происходит во французских Альпах, в местечке Мерибель), ведь в жизни, во-первых, хотя бы однажды надо «решиться» (учуяли новизну? и, кстати, «любимому» неизвестно, что он «любим»), а, во-вторых, «разве вы не подлавливали себя на той мысли, что, когда идет снег, надо поспешать на свидание?» (не вспомню, как по-французски «поспешать», переводчик, значит, не совсем дубина? — я посчитал это комплиментом и произнес вслух). Раппопорт, мешая смешок и шипенье, диагностировала, что героиня до тридцати лет не подозревала о наличии в этом мире мужчин, вернее, для какой они надобности, но Пташинский категорически не согласился, ведь героиня «с прошлым» — «разве не ясно из темы оштукатуренного окна»? Окно — не просто окно, а окно в прошлое. И потом, все реалистично (Пташинский поездил по миру): что еще делать в Мерибеле? В Альпах на лыжах катаются только идиотики. Старичье балует Бахуса, скауты — Венеру (между прочим, услуги платных венер вздорожали вчетверо — Танька-мышь погрозила пальцем, но с потайным преклонением перед мужским здоровьем, — в Давосе обираловка; получается, бескорыстная любовь экономически оправданна, не в этом ли месседж?). Выяснилось, прервали Лену до финала (пока галдел Пташинский, пролистывала Терруанэ с лицом литературоведа). Ну-с, далее… Героиня, после мытарств (роспись замерзающих рук, уязвимого маникюра, ошалелого профиля, ладанки из-под шарфа) заводит, наконец, авто, хочет мчаться, однако следует быть осторожной на «двусмысленной дороге» (так у автора), и — гибнет. Тот, что «любим» (с героиней шапочное знакомство — пособил с лыжным креплением, по пиву в баре, на следующий день лишь кивок вежливости, а на третий — тет-а-тет в фуникулере, невинные анекдоты) узнает о случившемся из сводки происшествий, глядя при этом на «холодную спину жены». И еще деталь: женушка просит застегнуть бюстгальтер, и он делает это, мысленно замечая сходство бюстгальтера и платка в нагрудном кармане. Потому что к вечеру их пригласили на что-то вроде светского раута, будет Ротшильд (племянник). Сердце, что ли, давит, вот почему люблю Терруанэ (не уверен, что Лене следовало делать признание, теперь, во всяком случае, не уверен). Но, во всяком случае, знаю, что может стать предметом беседы, если «столкнуться» у Гостиного Двора. (Пташинский одно время морочил олухов скорым конструированием «приборчика», способного переводить сценки, разыгрываемые в мозгу, в фильмы — например, «В отпуск вместе с Моникой Беллуччи», да побоку тягомотину, сразу — «В постели с Беллуччи» — вероятно, так и будет, — в конце концов, полуфабрикат предпочтительней, чем голодная смерть, но все же я, например, не первый среди соискателей подобной постели, моя героиня иная, а мысленный кинематограф, хвала музам, изобретен задолго до братьев Люмьер). Бог мой! — новый роман Терруанэ! (Хороший кадр). Не ври, ты не читал (скажет Лена). Конечно, не читал. Я не «поспешаю», потому что боюсь, как бы не отравиться. Все эти Терруанэ, Зюскинды… И почему у твоего французика американское имечко? Для роста продаж? Мать — англичанка (Лену разозлить нелегко). А новый роман, чтó, тоже об утраченных иллюзиях или об утраченных временах, больших надеждах, холодных домах, воспитании невоспитуемых чувств? (Вряд ли я взял правильную тональность, для такой тональности нет резона раскладывать силки; хорошо бы, в самом деле, повалил снег — взаимно отряхиваться — сбавит остроту пикировки; хорошо бы, словно архангел, изнырнуть пред тобой с букетом лилий, а если в цветочной лавке корова лилии слизнет? тогда, пожалуй, розы — мировоззренческая аллергия только на гвоздики, здесь мы с тобой солидарны, — да, пусть будут розы винно-вишневые, твой цвет. И не забудем: цветы на женский пол воздействуют гипнотически, даже на четырехдетных, размягчают, так сказать, самооборону. Ты, понятно, дивишься — значит, соображаю я, обойдемся без нервного обсуждения Терруанэ и т.п. — а если дивишься не букету, но мизансцене? — Гостиный двор, приятель стольких лет, никем ни в чем не заподозренный, охапка винных роз без повода — может, винное амбре? нет, пролетарская привычка инспектировать мужчин тебе не свойственна — с поводом я так и так приволоку, хотя предпочитаю отдариться очередным опусом, а разъяснения, что на статьях автографы не ставят, утомляют всех, кроме нас с тобой, — я еще люблю, когда склоняешься рядом — слава близорукости — пытаясь разгадать, что выведет моя рука на этот раз; пожалуй, засаду у Гостиного Двора не стоит начинать с цветов). Бог мой! — новый роман Терруанэ! Ты издеваешься? (скажет Лена). Ты не открывал. Да, признаю, с Терруанэ я не грешил, но так живописуй его, чтоб соблазнился (смерит взглядом, она умеет), чтоб безоговорочно: не гений — перемерли столпы давно — но все же, все же генильчонок, со временем, глядишь, райскими перышками обрастет. (Смерит взглядом или рассмеется? Ставлю на второе, надо закрепить успех). Потому желаю тебя спросить: твой Терруанэ, раз он американофил, что, согласись, для французика противновато, владеет ли голливудской аксиомой plot device (сюжетного хода), причем острого plot device? (Точно, смерит). Вот, для сравнения, у меня. Помнишь, я златоустил на юбилейной выставке Ван Гога? Конечно, помню, — начало твоего триумфа (скажет без иронии почти). Да, не стану отрицать, особенно они скушали, когда выдал — «Первая овечка прошла через мост» — сама, пардон, мадам Антонова запамятовала, что это цитация из письметации к брату Тео о продаже первой картины (как он был наивен, бедняга Винсент, как наивен). Смешно (скажет Лена), ну и грустно. Вот-вот (осторожно, не поскользнись, я подхвачу ее,