Госпожа Юме - Георгий Андреевич Давыдов
Сентябрь 1991-го, тогда — «пузырливый» (подскажет Пташинский), теперь памятный только тем дачным вечером, 86-ю соснами, есть двухсотлетние (еще дед Пташинского пересчитал на своей землице с гектар, дед-геолог, дед-лозоходец, указавший в недрах земли будущие вагоны валюты — Пташинский сделал о нем киноповествование «Леший», думаю, это лучшее — там звучит вердикт Самого: «А этава крата не трогать, пюсть роит для нарёда, нарёд гаварит иму спасиба»), да, соснами, жженым листом, беготней в аптечный пункт (предупреждать надо, если жареное мясо запрещено, диетической пищи все равно нет, дружок), после, когда недужливый оклемался (Славик, конечно, у него сто болезней), вялое недовольство Вернье (повез табунок любознательных дамочек в Выборг), первой сыростью, воздухом, который остановился, и его как будто видно, закатом — «Почему нас волнует закат?» (с арифметическими глазами; я всегда фиксирую претенциозность, как скрученная газета — мух) — «Апельсиновый! — Танька-мышь, — Посмотрите: кора, кроны, и (благоговейно-завистливое женское озарение) даже у Лены волосы (кинулась трогать!) апельсиновые! Французская краска? Нет, это солнце тебя целует!» — «А я бы сказал: огненная медь» (Пташинский никогда не отдаст первую скрипку). Закономерным образом, учитывая, что набрались, особенно Танька, разговор перешел на кому где приткнуться — там два дивана, тут полтора, еще велосипедный сарай — ночи покамест теплые (Арифметическая снисходительно поглядывала на тех, кто без пары, — неприятная процедура, но у меня, например, есть испытанная защита — я, компатриоты, не с вами, не здесь, я на закрытом киносеансе) — или такси? последняя электричка? К Кудрявцеву в машину не напрашивались: он еще на той эмбриональной стадии благосостояния, когда объятия не распростерты до всемирной отзывчивости. Открылось, сами понимаете, второе дыхание («Двести второе!» — ревел Пташинский, его Арифметическая глядела злобно — «Это тебе не шашлык, — вышепнула Машка, — трудней перетерпеть» — глупо, но я завидовал, вообще, каким бы ни слыл снобом, завидую идиотической простоте; может, упоить Пташинского и выкрасть Арифметическую вместе с велосипедом?) Кудрявцев хвастал и приказывал хлебать коллекционный токай — не из винограда, а «изюмнительного» изюма: «Мадьяры мурыжили сделку (подливает Елене с грацией кулака); за — меня!» Своеобразней тоста не встретите, долго среди наших гуляло — «за меня». Выяснилось, небеспричинно: Ленка ждет второго младенца (четвертый месяц, платье свободное, даже вглядчивые дамы прошляпили, правда, Танька тут же заявила, что все знала уже четыре месяца назад — природное чутье, нам не понять — опасная тема для девственницы, пусть в ту пору пока не пожизненной девственницы). Славик (снадобье справилось с шашлыком) расспрашивал, а существует ли «технология» по определению пола? а в просвещенных Европах?.. Его засмеяли, Раппопорт защитила. Будет девчонка! — Кудрявцев не сомневался (и оказался прав). Робко, но все резвей, разузнавали про имя. Я предложил Елизавету (в честь «веселой Елисавет», которая пивала токай с утра пораньше, а там — балы, пятнадцать тысяч платьев, успевая сносно править отечеством и придумать университет, многим из нас родной, — благоволите доплеснуть). Сочли — чересчур экзотичным. Разве что дочь Ахмадулиной? (С ней вась-вась Раппопорт). Не надо бояться редких имен, есть женский вариант — Вячеслава (никто не ожидал от Славика прыти — «Пусть еще признает отцовство» — Пташинский пребывает в заблуждении, не догадываясь, что шепот его слышен в райке Большого театра). Но, с другой стороны, мы и были тогда в райке (и не потому, что Арифметическая предложила проголосовать за Раю — тут я понял — придирчив к словам, к именам — уеду один на арендованном велосипеде). «Дети мои! — возгласил Кудрявцев, поднимая к торжествующему носу керосиновую лампу — мы продолжали посиделки в саду, — Да! Второе чадо — да…» Он долго не мог доплести орацию, но ясно, что — счастье (все смиренно склонялись — не успели открыть счет, а то, что Черничилова сделала аборт, не знали тогда, ничего мы не знали тогда). «А вот загадка, — я перехватил лампу у Кудрявцева, — возможно ли влюбиться в женщину, которая была на сносях одиннадцать раз?» («Токай после малаховского самогона — неправильная последовательность», — диагностировала Машка, но кто виноват, что Кудрявцев поздно вспомнил про ящик в багажнике; впрочем, теперь, благодаря наипопулярнейшей ленте Пташинского «В объятиях градуса» — вы наверняка видели — всем известно, на Западе «понижают градус», на Руси «повышают градус» — так что мы, «понижая», были в авангарде реформ в историческом 1991 году). «Одиннадцать?! — Славик оздоровел окончательно. — Давайте лучше подсчитаем, сколько всего месяцев она болталась в интересном положении» (истребовал салфетку и карандаш — для наглядной статистики). «Кстати, кто эта камикадзе?» После «камикадзе» трудно назвать — Лаура. Возлюбленная Петрарки. Лавр, золото, дуновенье небесных стихий, иногда (есть у Петрарки печальное игрословье) милый враг. Но они даже не разговаривали. Догадывалась ли она? неизвестно… «Да имел он ее втихаря…» (Раппопорт — патологоанатом жизни). «Одиннадцать — никакой не рекорд (Славик, прекрати пачкать салфетку!) Софьюшка Берс-Толстая тринадцать раз носила под сердцем ребеночка, — Танька часто демонстрирует знакомство с классической литературой, — но это не мешало Софье Андреевне мечтать о встрече (Славик, в глазах рябит!) с композитором Танеевым» — «Лучше влюбиться в беременную, чем в педераста» (Раппопорт, и, между прочим, педерастия, это уже я говорю, беспроигрышная тема для интеллектуальных бесед). На посошок, о ценах на дачи (Кудрявцев желает строиться), а не сосватать ли Таньку и Славика — как вариант? — нет, есть армянин бесхозный — беспроигрышно — дед мой (Пташинский) третий раз женился в восемьдесят, точнее, семьдесят девять, на аспирантке, слава Аллаху, она, кстати, с восточной примесью, Малаховку не заграбастала (часть гостей все же поднимается из-за стола, поиски Ленкиной шали — она любит шали), сейчас хорошую шаль не купить, и почему-то кротоловки исчезли из хозяйственных лавок — тут кротов тьма, Танька канючит — кротиков жалко, не ной, шуба из них мечта, а молоко козье пьешь, а пташинят когда ждать, главное воздух, пейте воздух, на посошок, было — на посошок, дрова исключительно березовые, крот истории роет, коммунизм начинался с любви втроем, вспомните Маяковского, кончился кротоловкой, Маяковский боялся бактерий, кто не боится бактерий, стерилизовать молоко, дворняжек гуманно стерилизовать, землянику дед покупал у Мичурина, дворняжек все-таки жалко, почему говорят «пирожки с котятами», а не «пирожки с дворняжками»? — а «собачья радость»? —
