Бездны - Пилар Кинтана
Папе с тетей не было видно, что происходит на кухне, а вот мне было. Гонсало с мамой болтали и смеялись, а потом чокнулись и молча переглянулись. Он сидел лицом к двери – заметил меня и что-то сказал маме. Она вышла с кухни с бокалом в руке – делала вид, что сердится, хотя на самом деле была до ужаса счастливая.
– Чем ты занята, Клаудия?
– Гонсало говорит, в его спортзале есть занятия аэробикой, – сказала мама.
Мы ехали в машине – папа за рулем, она рядом.
– Ведет француженка, и, говорят, отлично ведет.
Я сидела сзади рядом с Паулиной.
– У них есть занятия в субботу утром.
Дорога была пустая; по сторонам – саманы и сейбы; ни людей, ни машин не было. Двигались лишь мы да вода в реке.
– Для взрослых женщин, ходят мои ровесницы и постарше.
Папа ничего не сказал, поэтому мама тоже умолкла.
Кали, рассеченный надвое извилистой каменистой рекой, с его мертвыми улицами и невысокими зданиями среди деревьев, казался затерянным городом.
– Кто хочет эскимо? – спросила папа.
– Я! – радостно выкрикнула я.
Мама промолчала.
– А ты не хочешь? – спросил он.
Она скривила губы, показывая, что ей все равно. Он попытался соблазнить ее:
– Подумай: ежевичное эскимо.
Мама сидела прямая и молчаливая, как Паулина. Дальше мы ехали в тишине, папа то и дело косился на маму.
– Ты хочешь на аэробику? – спросил он наконец.
Она посмотрела на него:
– Да, было бы любопытно, но я не хочу оставлять Клаудию с горничной.
Он похлопал ее по бедру:
– Не волнуйся, девочка. Я возьму ее с собой в супермаркет.
В субботу утром мама высадила нас у супермаркета, а сама поехала в спортзал. Папа пошел к себе в кабинет, а я бесцельно шаталась среди полок, трогала банки и упаковки и в конце концов, обнаружив порошковое желе, уступила искушению – открыла пакетик виноградного.
Я как раз слизывала с ладони фиолетовые остатки желе, когда меня засекла кассирша донья Имельда.
– То-то я думала, чересчур у нас тут тихо.
У доньи Имельды были слоновьи морщины, черные-пречерные волосы и крепкие руки. Издалека она в своей светло-зеленой форме напоминала медсестру из фильма ужасов.
– Придумаем нашей девоньке дело?
Вблизи она была мягкой и ласковой.
– Да, пожалуйста, – ответила я.
– Нужно протереть вот эти банки – справитесь, барышня?
На полке во много рядов громоздились консервные банки. Донья Имельда дала мне тряпку и стремянку, чтобы я могла дотянуться до самых верхних, а сама ушла за кассу. Я трудилась долго, в конце концов все банки засияли чистотой, но ряды их слегка покривились. Донья Имельда показала мне, как выстроить их ровно, и теперь уж я все сделала идеально. Потом она поручила мне расставить рулоны туалетной бумаги. Когда я закончила, супермаркет уже закрылся на обед.
Папа с доньей Имельдой стали обсуждать предстоящие заказы. Мы вышли вместе с кладовщиком через заднюю дверь. Они с доньей Имельдой направились в свой район, к облупившимся кирпичным домишкам с жестяными крышами на склоне горы.
– Мама за нами не приедет?
– Она позвонила, сказала, что сходит в сауну и будет попозже, а мы чтобы дошли пешком и купили курицу гриль. Лусила сегодня ушла пораньше.
Папа взял меня за руку. Мы вышли на улицу, миновали банк и аптеку, издалека помахали продавцу лотерейных билетов на углу – тот обслуживал покупателя. Дошли до перекрестка, который продолжался мостом через реку. Папа вдруг шагнул к машине, припаркованной возле сигнала «Стоп», и чуть ли не сунул голову в окно:
– Приве-е-ет.
Я задумалась и не сразу поняла, что это наш «Рено 12», а внутри сидит мама. Я чуть не подпрыгнула от неожиданности, и мама тоже:
– Ой, Хорхе, как ты меня напугал!
Мы обошли машину и сели.
– Прекрасно выглядишь, – сказал он.
Салон нашей машины был из черной кожи, он пылал, будто камни в реке под полуденным солнцем, но мама выглядела свежо в облегающем красном гимнастическом трико и с мокрыми волосами.
– Я сходила в душ, – сказала она.
– Что ты тут делаешь?
Этот район был не по пути домой.
– Я на выходе столкнулась с Гонсало и отвезла его домой.
– Ага.
– Я вас не подождала у супермаркета, потому что двери были закрыты, я думала, вы уже ушли.
– Пришлось задержаться: разбирались с заказами.
Мама положила ладонь на рычаг переключения передач и тронулась. Папа, не сводя с нее глаз, погладил ее по руке:
– Правда прекрасно выглядишь.
Если я умоляла изо всех сил, а мама была в хорошем настроении, она позволяла мне краситься за ее туалетным столиком.
– Только, тезка, не сломай мне тут ничего.
Столик перешел маме по наследству от бабушки, он был старинный, с круглым зеркалом и множеством ящичков с кистями, щеточками, флакончиками, баночками и коробочками. Я красила губы красным, когда мама, застонав, заворочалась в кровати. Она отложила журнал и попыталась встать.
После аэробики у нее все болело. Я закончила с помадой и взялась за зеленые тени. Мама прошла мимо меня в ванную; я видела ее в зеркало, медленную и тяжелую, будто из железа. Я полюбовалась собой с одного ракурса, потом с другого, взяла кисть и нарумянила щеки. Зазвонил телефон, я пошла к нему.
– Я возьму-у-у, – крикнула мама из ванной.
Телефон вновь зазвонил, я уже стояла рядом и сняла трубку:
– Алло?
По другую сторону провода кто-то дышал в трубку.
– Алло, – сказала я.
Дверь ванной распахнулась.
– Алло, алло.
Мама быстро-быстро подошла и выхватила у меня телефон.
– Алло?
Трубку повесили. Мама раздраженно шваркнула трубку, казалось, вся ярость на свете скопилась у нее в ноздрях – они гневно раздувались.
– Ты посмотри на себя, – сказала мама. – Вылитый клоун.
Мама обычно лежала в постели, возле тумбочки с телефоном, поэтому чаще всего трубку брала она. Я угадывала, кто звонит, по ее тону. С тетей Амелией она говорила почти так же, как с Глорией Инес. С обеими могла разговаривать подолгу, только с Глорией Инес больше смеялась. Глория Инес была дочь бабушкиной троюродной сестры, единственная оставшаяся у мамы родственница. С доньей Имельдой мама говорила на «вы» и беседовала о растениях. С папой – строго по делу, как с консультантом из банка или с управляющей домом, только менее формально.
Внизу, в гостиной, на журнальном столике стоял другой телефон. Иногда Лусила или я брали трубку раньше
