Бестеневая лампа - Иван Панкратов
Капитан был, в принципе, неплохим хирургом. Уже не начинающим, эдаким крепким середнячком. Время от времени окружное начальство направляло его на рабочее прикомандирование сюда, чаще всего летом, в период отпусков. Затыкать дырки дежурств и ассистенций врачом, проживающим в госпитале, удавалось очень неплохо, и начальство закрывало глаза на его своеобразный образ жизни — одинокий Барсуков никуда в город не уходил, проводя большую часть времени в палате или госпитальном парке. И чаще всего с бутылкой пива или водки. Учитывая тот факт, что нужен он был обычно не больше трех недель в году, ему это все сходило с рук — но однажды он здорово влип в историю и мог быть из-за нее уволен.
Платонов помнил тот случай, потому что произошел он у него в гнойной хирургии, где Барсуков был на своем самом первом прикомандировании, еще в звании лейтенанта. Лет восемь назад или больше. Леха тогда пил, не просыхая — благо, работы для него в отделении было мало. Из палаты утром шел в офицерский магазин, приходил с пивом, садился на диван, включал телевизор — и к обеду ему было на все наплевать. Платонов на тот момент был за начальника, ушедшего в отпуск; на пьяницу в отделении смотрел отстраненно, до работы не допускал, помощи не просил.
Однажды позвонил начмед и предупредил, что скоро к ним в отделение придет заместитель командующего армией с какими-то жалобами — надо принять, внимательно выслушать и осмотреть, назначить лечение, и вообще — произвести наилучшее впечатление. Особенно учитывая тот факт, что генерал-майор везде ходит с женой — она у него и за секретаря, и за личного врача, будет все спрашивать сама, записывать. Платонов понял, что визит предстоит серьезный, предложил Лехе привести себя в порядок, банки с пивом убрать, присесть в уголке на диван и сделать умное лицо. Лучше бы, конечно, вообще свалить куда-нибудь, но начмед собирался лично привести генеральскую чету за руку в отделение и мог поинтересоваться, где лейтенант и чем он занят. Поэтому лучше пусть будет на виду, но никуда не лезет.
Леха выслушал диспозицию, кивнул, сел на диван, положил на колени какую-то раскрытую книгу, взятую наугад из шкафа — и они стали ждать.
Генеральская «Волга» подъехала прямо к дверям. Начмед выпрыгнул с переднего пассажирского сиденья, ловко открыл заднюю дверь и помог выйти жене генерала — высокой стройной женщине лет сорока. Замкомандующего выбрался из машины сам, стряхнул какие-то невидимые пылинки с рукава, посмотрел на окна второго этажа и направился к дверям. Группа поддержки шагнула следом.
Встретил их Платонов по всем правилам, генерал пожал ему руку, прошел в кабинет. Жена сразу села на диван и достала из сумочки ручку и блокнот. Спустя секунду она заметила Леху, но он не шевелился и ничем не обозначил своего интереса к происходящему — смотрел в книгу, как кукла из музея мадам Тюссо.
Тем временем генерал вкратце описал свою проблему — оказалось, на подведении итогов очередных учений он немного злоупотребил алкоголем (жена в этот момент сухо кашлянула, генерал вздрогнул, но продолжил свой рассказ), после чего у него обострился «ну, этот… прям там… и болит, причем иногда сильно…»
Платонов выслушал, кивнул, поставил у кушетки ширму, попросил генерала снять брюки, посмотрел. Все было предельно понятно. Находясь за ширмой, он услышал голос жены:
— Вы там не ему рассказывайте, а мне. Я все запишу.
Генерал, застегивая ремень, посмотрел Платонову в глаза и вздохнул. И столько было в этом взгляде и вздохе, что ему захотелось похлопать генерала по плечу и понимающе кивнуть, но он сдержался, потому что звезды на погонах и лампасы на брюках не давали ни малейшего повода для панибратства.
Сложив ширму, он продиктовал лечение. Генеральша с серьезным лицом все записывала, а ее муж тем временем прошелся по кабинету и увидел на стене большой рекламный плакат мази от геморроя в виде схемы прямой кишки в разрезе с разъяснениями, где там и что находится — все слои, анастомозы, места формирования узлов. Глядя на рекламу, он неожиданно задал вопрос, не обращаясь конкретно ни к кому:
— Интересно, эта штука мне поможет?
И в этот момент Платонов услышал скрип дивана и понял, что это встал Леха. Громко хлопнула закрытая книга. Барсуков преодолел несколько шагов, разделяющих его и генерала, за какое-то мгновенье, встал рядом и, тоже глядя на плакат, произнес:
— Товарищ генерал-майор, да мы вам эту хрень даже подарить можем, повесите в штабе где-нибудь. Но только вряд ли поможет — не заговоренная икона-то…
После этого монолога стало так тихо, что было слышно, как жужжит под потолком муха. Платонов вдруг понял, что, если бы у генерала был с собой пистолет, Леху бы сейчас застрелили. Он встретился глазами с начмедом, который все это время в благостном состоянии духа простоял у подоконника — и вдруг получил такой подарок от Барсукова. Судя по всему, если бы пистолет был сейчас у начмеда, то он бы выбрал в качестве мишени Платонова…
Кончилось это все тем, что Леху вызвали в штаб через полчаса. Платонов пытался отмазать его хотя бы до завтра, но начмед был непреклонен. Барсукова заставили сдать кровь на алкоголь и отправили обратно в свой маленький госпиталь, доложив его командиру о случившемся. И только тотальное отсутствие врачей в штате позволило Лехе остаться на должности и продлить контракт. С тех пор он стал более осторожен — но новый год его, похоже, расслабил…
— Позвони в реанимацию, вызывай бригаду, — приказал ему Платонов. — Надо бы до полуночи хотя бы начать.
Телефон в кармане коротко завибрировал.
«Пришла ваша жена», — прочитал он смску от дежурной сестры. Значит, Лариса у него в кабинете. Странно, но лишь на десять минут раньше. Обычно она любила внести элемент неожиданности в свое появление, и Платонов привык делать получасовой зазор в ожидании жены.
Он еще раз, прикрыв глаза, вспомнил, нет ли в кабинете какого-то криминала. «Криминалом» считалось все, что было способно вызвать у Ларисы вопросы типа «Откуда это?», «Это кто-то подарил?», «У тебя на компьютере пароль?», «Почему медсестра как-то странно на меня смотрела?» Таких вопросов могло быть очень много, и никогда нельзя было угадать, что именно их вызовет. Пароль на компьютер он никогда не ставил — потому что, по логике Ларисы, пароль означал желание что-то спрятать на компьютере, причем спрятать именно от нее. Проще было создать скрытые папки — на таком уровне она не разбиралась. Туда Платонов убрал номера телефонов, что нельзя было хранить в его списке контактов, и несколько десятков фотографий, каждая из них могла стать шикарным поводом для скандала. А ведь это были самые обыкновенные фотографии с дня рождения начальника и с празднования Дня медика. Просто рядом с Платоновым на этих фотографиях были женщины.
«Если в ближайшие десять минут она ничего не напишет и не позвонит, значит, ничто не привлекло ее внимания», — сам себе сказал Платонов. Ждать было сложно, но он заставил себя, хоть и с трудом, отвлечься от этого мерзкого и липкого ощущения страха и вины за то, что он не делал. Открыл историю болезни и принялся писать — и с каждым написанным словом потихоньку освобождался от этого ожидания. Спустя десять минут взглянул на часы, кивнул сам себе и продолжил…
Начали они без четверти двенадцать. Все шло хорошо только первые полчаса. За это время Платонов сделал доступ, вышел на кишку, через пятнадцать минут от начала операции анестезиолог произнес: «Всех присутствующих — с новым годом!», медсестра напротив вздохнула, а Барсуков решил рассказать какой-то глупый анекдот, но Платонов его оборвал на полуслове.
Еще спустя двадцать минут кишка была рассечена, источник кровотечения найден и прошит, и тут неожиданно на пол упал крючок. Один из тех, что держал Барсуков. Платонов удивленно понял глаза на ассистента — а тот потихоньку заваливался куда-то в сторону подоконника. Медсестра машинально уперлась ему в спину отставленным локтем, но ее сил не хватило, Барсуков сел на пол, а потом упал на бок.
Спустя пару минут, когда анестезиолог сумел достучаться до Лехи, сунув ему нашатырь, стало ясно, что рюмок было все-таки не три. Ему было очень плохо, кружилось
