Откровенные - Константин Михайлович Станюкович
— Слава Богу, что это случилось раньше, а не позже. Конец, ведь, был бы один и тот же… Когда-нибудь я прозрела бы… Как он ни скрытен, а снял бы с меня слепоту… Ну, давай-ка, папа, письма… Примусь за работу и в одиннадцать часов буду у тебя толмачом…
После ухода Ксении, Василий Захарович снова погрузился в думы, и на этот раз колебаний не было. Он окончательно ликвидирует все свои дела.
В одиннадцать часов явился француз-инженер и в полчаса, при помощи Ксении, все дело было окончено. Трифонов продал огромный участок земли и завод за два миллиона рублей.
Только что ушел, любезно раскланявшись француз, как в кабинет влетел Уржумцев, веселый и сияющий, во фраке и с портфельчиком в руках.
— А я покончил, Иван Андреевич! Вот и задаток триста тысяч получил! — весело встретил его Трифонов, показывая чек.
— И я покончил, Василий Захарыч… Позвольте поздравить вас, Ксения Васильевна! — обратился он к ней, целуя протянутую ему руку. — Отныне вы совершенно свободны и… можете, если вам угодно, снова вступить в брак, — прибавил он шутливым тоном. — Вот-с и документик вашей свободы.
И Уржумцев вынул «документик» и вручил его Ксении.
— Благодарю вас, но вступить в брак не собираюсь, — проговорила сухо Ксения, которой не поправился этот шутливый тон адвоката, и быстро стала пробегать бумагу…
Радостное выражение светилось на ее лице.
— Не правда ли, скоро мы обработали дело? Для вас старался, Ксения Васильевна.
— Будто только для меня? — насмешливо спросила Ксения.
— Клянусь, для вас… Для другой клиентки еще месяц другой бы прошел, а вас я хотел поскорей порадовать… А вы вот в награду за мое усердие — смеетесь! Это обидно, Ксения Васильевна;- шутливо продолжал адвокат, скрывая досаду избалованного Дон-Жуана, что эта «англичаночка», которую он хотел «изучить», не обращает на него ни малейшего внимания и что все его попытки поговорить с ней по душе потерпели решительное фиаско.
— Как же теперь Ксюша будет называться, Трифоновой по-прежнему? — полюбопытствовал Василий Захарович.
— Нет-с, Василий Захарыч, у Ксении Васильевны теперь двойная фамилия: Трифонова-Борщова.
— Очень жаль! — промолвила Ксения.
— Да разве не все равно?… — воскликнул Уржумцев. — Пожалуй, пишите на своих карточках: Ксения Васильевна Трифонова… Я говорю о том, какая у вас, так сказать, законная фамилия… Нет, без шуток, дело ведь скоро сделано и в этом случае надо отдать справедливость г. Борщову: он испил всю чашу бракоразводных неприятностей до дна с большим самоотвержением.
— А разве приходилось испивать чашу? — спросила Ксения.
— Еще какую! Самого отвратительного напитка… Приходилось слушать увещевание… Приходилось… ну, да что говорить… У нас в России ведь развод сопряжен с большими неприятностями для стороны, признающей себя виноватой. Он все это проделал… Да, чуть было и не позабыл… Я только-что утром получил записку от г. Борисова с просьбой к вам, Ксения Васильевна.
— Ко мне? — произнесла с изумлением Ксения.
— Господин Борщов просит вашего позволения повидаться с детьми до их отъезда.
Ксения переглянулась с отцом.
— Место свидания он предоставляет вам, хотя и находит, что у него в квартире было бы удобнее. Что прикажете ответить?
— Я, конечно, согласна. Пусть назначит день и час, и я пошлю к нему детей! — промолвила Ксения и, простившись с Уржумцевым, вышла из кабинета.
— Ну, а мы сведем пока наши счеты, Иван Андреич! — заговорил Трифонов. — Глубокая благодарность — благодарностью, а деньги денежками. Сколько я вам должен, милейший Иван Андреич?
— А вот вам счетец, Василий Захарыч…
Уржумцев передал исписанный листочек почтовой бумаги. Но Трифонов его не читал, а только взглянул на итог и, вынув чековую книжку, подписал чек на десять тысяч пятьсот рублей.
XIII
В это воскресное утро Марк без обычного внимания читал книгу, сидя за письменным столом. Он несколько раз отводил от книги глаза и думал не о прочитанном, а совсем о другом и часто взглядывал на часы.
Он ждал детей.
Накануне он получил извещение от Уржумцева, что дети приедут к нему с англичанкой бонной в одиннадцать часов, и эта коротенькая, обрадовавшая его записочка настолько взволновала Марка, что он долго не мог заснуть и с удивлением спрашивал себя: что это значит?
По своему обыкновению объяснять все, он определил это родительское волнение долгою привычкой видеть детей. По всей вероятности, эта привычка пройдет или, по крайней мере, не будет причиной беспокойства с течением времени. Редкие свидания с детьми заставят его меньше любить их. Ведь известно, что отцы гораздо скорее забывают детей, чем матери. То, что для мужчины является иногда результатом лишнего стакана вина, для женщины — источник мук и материнского счастья.
Раздумывая о будущих отношениях своих к детям, Марк отлично понимал, что отношения его будут, так сказать, формальные. Влияния он на них, конечно, иметь не будет, и, воспитанные матерью, дети, в свою очередь, не будут питать особенно нежных чувств к отцу. Он охотно исполнил бы долг отца в материальном отношении, но и этого не нужно. Они вполне обеспечены и станут богаты. Одним словом, Марк одновременно с женой потерял и детей и потерял навсегда. С этим надо примириться.
И он, конечно, примирится. Рассудок ему уверенно говорит, что это для отцов обычное явление. Любовь их — только дело привычки и любования собой в своих детях. Та неудовлетворенность, которую он испытывает, по временам, от разлуки с детьми, и то волнение, выражающееся в бессоннице, что заставляет его думать о детях, со временем пройдут и не испортят ему жизни, не помешают его занятиям и умственному эпикуризму.
И что за слабая тварь был бы сильный и умный человек, презирающий предрассудки, накопившиеся на человечестве веками, смело и беспощадно анализирующий всякое явление и не боящийся никаких выводов, если б он из-за двух маленьких существ, которые со временем сделаются, по всей вероятности, такими же глупыми скотами, как и другие, только потому, что они его дети, — усложнил свою жизнь разными волнениями, раскаяниями.
Он, слава Богу, не такой.
Это вот только такие бабники и, тряпки, как Павлищев, свершив не мало пакостей в молодости, после «мякнут»' и изображают из себя кающихся Магдалин!
И ведь шельма какая, его превосходительство! Наверное он «размяк» и почувствовал внезапно нежные родительские чувства к Васе, во-первых, оттого, что тот разжалобил
