Жизнь и ее мелочи - Светлана Васильевна Петрова
Однако кто бы подсказал, как должно быть? Ещё неизвестно, что лучше – лежать на мягком диване, уныло глядя на хорошую, умную, нелюбимую жену, подстраиваться под общее мнение, есть замученную кулинарами пищу, тешить чувство гармонии домашними поделками – или… Или одиноко жить на Бытхе и быть единственным распорядителем собственного времени и таланта.
Весь день он продолжал спор с самим собой, признаваясь даже с некоторым остервенением:
– Да, я весь из грехов и неудач. Я такой, и не думаю, что мог бы стать иным, даже если бы очень постарался. Любил своё ego и ненавидел, пытался сдерживать и отпускал. Но я не конченый человек, меня спасла увлечённость. Я всё делал щедро, шёл путём сердца, а не разума, и не думаю, что ошибся.
Плохие мысли подвинулись и прекратили грызню. Собственник шести соток подумал ещё, помял квадратный подбородок и решил: всё правильно и именно так – хорошо. Он остановился посереди огородных грядок, и бабочки-капустницы беспорядочно порхали вокруг него, словно поднятые ветром обрезки белой бумаги. Крылышки гладкие, почти прозрачные, и только угольные разводы прорисованы мелкими, как пыль, чешуйками. Эта беззащитная и недолговечная красота, вызывала нежность такую острую, что сердце обозначилось в груди.
«Создатель! – беззвучно произнесла душа Захара. – Прости мне ошибки, совершённые по слабости, и прими благодарность за право жить. Я был блажен, потому что любил и имел мечту, испробовал её сладость и вкусил горечь несовпадения. Но я выстоял и снова счастлив, что вижу воды и небо, вдыхаю аромат земли и растущих на ней трав».
Внезапно бабочки завихляли из стороны в сторону и, минуя своё пристанище – траву, потянулись в сад, совершенно для них бесполезный. Сегодня вообще день выдался странный. Солнце светило как-то призрачно и не грело, застревая в неподвижном воздухе. Тишина стояла космическая. Не шуршали листья, притихли насекомые, даже суетливые куры раньше времени взобрались на насест. Коза, которая с утра выносила Захару мозг дурным блеянием, тоже наконец заткнулась.
Ощущение неподвижности пространства усиливало отсутствие Неро. Пёс до сих пор не вернулся из леса, куда ушёл ещё ночью. Обиделся. Впервые за много лет хозяин повысил на него голос, сердясь за то, что трижды будил, даже одеяло стаскивал.
– Дай спать! Чего тебе надо?
Неро ухватил зубами рукав рубахи и продолжил тянуть. Захар разозлился:
– Пошёл вон!
Утром пожалел, что накричал на друга, да так грубо. «Ладно, захочет есть – придёт, никуда не денется. Если сегодня не явится, завтра пойду искать, повинюсь, надеюсь, помиримся», – успокаивал себя Захар.
Дождался пока огненный шар солнца утонет в море и свет начнёт убывать. Наконец ночь накрыла видимое пространство прохладной тенью. Он ещё помедлил, жалея расставаться со щедрой красотой мира, потом вошёл в вагончик, рухнул на лежанку и с облегчением почувствовал матрас под больной спиной.
Заснул быстро. Это был сон человека, который знает, зачем живёт, и ему не о чем беспокоиться.
Эпилог
Художник наложил последний мазок, музыканты перешли на коду. Тот, кто движет всем сущим, закрыл тему. Судьба закруглилась.
Этой ночью небеса обрушили на Сочи залповый ливень, какого не помнят даже старожилы. Мощные потоки размыли почву и широкая полоса верхнего склона Бытхи рухнула в ущелье. По счастью, жилья тут нет, лишь заброшенные дачные участки, выданные бесплатно ещё при советской власти, за них даже не полагается компенсация.
Гигантский оползень показали в новостях по центральному телевидению: деревья корнями вверх, нагромождение грязных камней, бурливые, жёлтые от глины потоки воды. В кадр несколько раз попала собака, шныряющая среди этого хаоса. Ничего интересного.
Далее по программе шёл повтор передачи о поэтессе и барде Новелле Матвеевой, очень популярной в середине прошлого столетия, и прозвучали стихи:
И мы не знаем, что с ним случилось,
был или не был он на земле,
что в тихом сердце его творилось
и что варилось в его котле.
Написанное полвека назад и вчерашняя реальность совпали. Похоже, происходящие в мире события нанизаны на одну, невидимую нам нить.
Учитесь летать
Когда Глеба Матвеевича Вагина выдвинули в секретари Союза писателей, многие удивились. Ни выдающимся поэтом или прозаиком со шлейфом неуёмных поклонниц он не был, зато был успешным литературным функционером. Можно только представить, какие редкие качества для этого требовались, оттого подобные персоны тоже шли нарасхват и пользовались успехом у женщин.
Впрочем, внешностью Вагин не блистал. Лицо в глубоких морщинах, спина сутулая, но не от высокого роста, росточком он как раз не вышел, а из-за впалой груди – такая ему досталась от отца, безлошадного крестьянина, надорвавшегося на пахоте. С другой стороны, если сидеть по двенадцати часов, низко склонившись над письменным столом – а Глеб Матвеевич носил очки с сильными линзами – то хоть какой от рождения богатырь сделается горбатым. Между тем по молодости Вагин считался неплохим ходоком, пока не влюбился в волоокую красавицу Дору, редакционную машинистку, целомудренную не по обстоятельствам, а по потребности души, что вызвало у него сначала изумление, потом уважение и в конце концов огромную нежность. Был ли Глеб хорош собою тогда? Возможно. Дора никогда об этом не задумывалась. Какая разница, если она его любила? И вот уже четверть века Вагин слыл примерным семьянином, что нынче принято считать почти изъяном.
В общем, Вагин угодил всем. Властей устраивала активная и безошибочная гражданская позиция, а коллег – стремление к справедливости, такому важному для российской души явлению, по сути мифическому, что общеизвестно, но ничего не меняет.
Новая должность была очень кстати. Глава семейства трудился без передышки, делал переводы, преподавал, сотрудничал со всеми журнальными и газетными редакциями сразу, но денег всё равно не хватало. Не так-то легко прокормить соцреализмом от литературы трех дочерей и жену, которая при всех положительных качествах натуры мало ценила материальное, а тут льготы, просторная служебная квартира и бесплатная госдача.
На даче поселилась одинокая сестра Вагина Клава, с независимым характером, хозяйственная, но без средств к существованию – тот ещё коктейль. Высокая, поджарая, она носила короткую стрижку и полуботинки на низком каблуке. Лицом и фигурой брат и сестра были настолько схожи, что казалось, не она стоит у плиты, а сам Вагин, только без очков и в переднике. Отсутствие мужской ласки сделали Клаву желчной. Особенно её раздражала весёлая, беззаботная невестка, которой всё в жизни падало
