Жизнь и ее мелочи - Светлана Васильевна Петрова
Хозяйкой Дора, действительно, была никудышной. Квартира захламлена вещами, давно забывшими, а скорее всего, никогда не знавшими своего места, один башмак – на комоде, другой в туалете, стопки немытых тарелок громоздятся на рабочем столе главы семейства рядом с пишущей машинкой. Глядя на мир глазами любви и добра, Дора, казалось, не замечала грязи, а может, замечать не хотела. Странно выглядело другое: относясь снисходительно к людским недостаткам, она золовку недолюбливала. Летом, когда семья собиралась на даче, перепалки между ними вспыхивали постоянно и по любому ничтожному поводу.
– У меня что-то отрыжка, – констатировала как-то Дора Михайловна между прочим и совсем не призывая ей сочувствовать.
– У меня тоже, – грубо откликнулась Клава.
– Нет, нехорошая отрыжка.
– А отрыжка хорошей не бывает.
Дора Михайловна начала сердиться:
– У тебя одно, у меня другое, что ты сравниваешь!
– Конечно, ты же барыня!
– Совсем свихнулась! Я имела в виду – ты здоровая, а у меня гастрит.
– Жри меньше и не валяйся в кровати целый день – поздоровеешь.
Невестка вызывала у Клавы неодолимую враждебность, и она с удовольствием приняла участие в любовной афере брата, который зимой тайно наезжал на дачу в сопровождении секретарши – умелой помощницы с широким спектром обязанностей. Об их интимной связи никто и подумать не мог, тем более что Валерия Афанасьевна была не первой молодости и нехороша собой. Трудно сказать, что Глеба привлекало больше – раскрепощённый секс или честолюбие. Дама активно поддерживала в нём мысль о гениальности. Мол, пока все силы направлены на решение организационных задач, неинтересных и обременительных для творцов, но придёт время и Вагин займёт достойное место среди великих русских писателей. В связи с этим секретарша даже в постели называла его по имени-отчеству. Да так оно и безопаснее, а то привыкнешь к прозвищу вроде «котик» или «пупсик» и проговоришься на людях.
Как христианка Клава осуждала прелюбодеяние вообще и поведение брата в частности, но как женщина испытывала почти плотское наслаждение от сознания, что невестка унижена. Однако сегодня Глеб привёз на дачу не только очередной продуктовый заказ, но и любовницу. Отчебучил! А если жена прознает про шашни?
– Мы с Валерией Афанасьевной должны закончить подготовку отчетного доклада на годовом собрании, – пояснил ситуацию Глеб Матвеевич обитателям дома, которые высыпали на крыльцо встречать главу семейства. Говорил он как бы между прочим и смотрел в сторону. Секретарша сделала вид, будто никогда в этом доме не была, неуверенно прошла вперёд и кокетливо обернулась:
– А дальше куда?
Ей отвели комнату в мезонине, рядом с кабинетом хозяина, чтобы им было удобнее работать. Клава только хмыкнула.
Вечером семейство собралось на террасе. Вагин надел пестрый заграничный галстук, увидев который Клава ухмыльнулась Секретарша, спускаясь с верхнего этажа, долго долбила крутые деревянные ступени модными шпильками, что напоминало чеховский спектакль, где обитатели дачи перед отъездом заколачивали ставни.
Пришла соседка Варвара, жена знаменитого поэта, сообщить о предстоящем отключении в поселке горячей воды. Сам Чекрыгин, грузный мужчина средних лет с плоским бабьим лицом и хитрыми крестьянскими глазками, совершенно случайно, если случайности вообще бывают случайными, тоже забрел к Вагиным. Накануне жена предусмотрительно выгребла из его карманов всю наличность, и теперь он искал, где бы опохмелиться. Обнаружив за столом свою супругу, хотел было ретироваться, но Дора Михайловна испытывала влечение к гостям и не позволила, собственной рукой расчистив дьяволу площадку для козней.
К чаю Клавдия испекла яблочный пай, как всегда потрясающе вкусный, а главное большой, и все усердно работали челюстями, щедро нахваливая кулинарку. Та радостно восклицала:
– Ешьте, ешьте, завтра ещё наготовлю!
– Завтра, – задумчиво повторила Дора Михайловна. – До завтра ещё надо дожить. Каждому грешнику обещано прощение, но никому не обещан завтрашний день.
Занятые вкусной едой, собравшиеся за столом не обратили на эти слова внимания, только Глеб Матвеевич нахмурил кустистые брови и сказал:
– Какие-то ты сегодня странные сентенции выдаёшь, будто кто за язык тянет.
– Да, действительно, – легко согласилась жена, положила себе на тарелку большой кусок печива и вздохнула: – Почему всё время хочется того, чего нельзя?
Варвара принялась рассказывать сон, она вообще любила поговорить, но свои сны ценила особенно и называла вещими. Дора собралась слушать и вдруг отключилась, вспомнила, что нынче ночью ей тоже привиделось загадочное: сельская дорога, с обеих сторон тополя до небес, она идёт по дороге давно, привычно легко, но неожиданно воздух сделался таким твёрдым, что двигаться и дышать стало невозможно. Единственное спасение – подняться вверх, но летать она не умеет, поэтому просыпается. Между тем соседка закончила рассказ словами:
– Поэтому с утра меня преследует чувство потери. Так что, дорогая Дора Михайловна, переходя улицу, внимательнее смотрите по сторонам!
Не зная, о чём речь, хозяйка приятно улыбнулась и кивнула головой. Воспитанная в советском атеизме, она была далека от мистики, но к чужим слабостям, как и к собственным, относилась снисходительно.
Когда гости ушли, Дора сказала мужу:
– Бери пример с Чекрыгина – сборник за сборником издаёт, а тебе всё некогда, так и писать разучишься. Последняя книжка рассказов когда вышла? Пять лет назад. Что должно случиться, чтобы ты стряхнул с себя пыль и взялся за стило – извержение вулкана, революция или смерть кого-то из дорогих людей?
– Какая смерть, Дора, что ты несёшь! – недоуменно воскликнул руководитель писательского союза. Жена смутилась:
– Да это я так. Сама не знаю. Тоска какая-то.
– Странно. Ты всегда умела радоваться. А если рассуждать о творчестве, жизнь не так уж несовершенна, как принято считать. Подобные мне типажи не случайно вписаны в геометрию пространства. Представь, что всякий может писать стихи, ну, не как Пушкин, а хотя бы как Кушнер или Ахмадулина, или музыку сочинять, как Прокофьев. Ужас! Чтобы выглядеть неординарным, нужен ординарный фон.
– Ах, Глеб Матвеевич, не лукавьте! – с пафосом возразила секретарша. – Ваш талант важнее многих других, а выдающиеся сочинения ещё впереди.
Хозяин криво улыбнулся. Дора Михайловна про себя посочувствовала мужу: с какими только идиотками приходиться работать. Отчего терпит, непонятно. Сестрица тоже без мозгов, а умничает. И всех надо гладить по шерсти. Вздохнула:
– Клава, чаю налей. Ложку, как всегда, не забудь. Чего так пить хочется? И голова разболелась. Всю ночь эта брехливая шавка, которую ты подкармливаешь, спать мешала.
– Корки хлеба бедному животному
