Плавающая черта. Повести - Алексей Константинович Смирнов
- Тридцать четвертая квартира, запомните.
- Будете мстить? Подожжете?
- Нет. Просто позвоню и пожалуюсь, что туда прописали пятьдесят мигрантов и еще там публичный дом.
На их счастье, к двери подошла женщина с сумками. Она простимулировала домофон специальным ключом для посвященных в его тайну, и тот содрогнулся, протяжно завыл от темного удовольствия. Щелкнул замок.
- Позвольте, я помогу, - Зимородов подхватил сумку побольше и понес в лифт.
Ответная благодарность прозвучала неуверенно. Оказавшись запертой в кабине, женщина привалилась к стене и закрыла глаза. Она приготовилась к худшему. Но ее высадили на шестом этаже и вознеслись выше.
- Тридцать шестая, - напомнил Греммо.
- Полагаете, я забыл?
Пружиня шаг, Греммо направился к тридцать шестой квартире. На ходу он покосился на тридцать четвертый номер, и Зимородов поспешил встать так, чтобы оказаться между Ефимом и приютом грубиянов. Греммо заметил, хмыкнул, остановился и позвонил. Он возвел глаза и томно сосредоточился на числе "тридцать шесть". Ожидание растянулось на полминуты, и еще на минуту - после второго звонка.
- Ну, что скажете? - Зимородов упер руки в бока. - Поиск завершен?
Греммо разочарованно оттопырил губу и повернулся, чтобы уйти. В развороте он по старой привычке взялся за ручку двери и дернул, проверяя. Та подалась.
- Черт, - выдохнул Зимородов.
Ефим привалился к стене и медленно съехал в положение на корточках. Ноги его не держали, волнение было слишком острым. Зиновий Павлович извлек из кармана носовой платок и тщательно протер ручку.
- Что вы делаете? - пробормотал Греммо.
- Это вам не шуточки. С этой минуты мы ни к чему не прикасаемся.
- Вдруг она мертвая, - жалобно предположил Ефим.
- Неделю? Был бы запах, - Зимородов успокаивал скорее себя, чем спутника.
До Греммо, похоже, дошло, в какую историю он вот-вот впутается. Гонор сползал с него, как брюки, приобретенные карликом в магазине для великанов. Донкихотство посторонилось, освобождая место вменяемости.
- Вызовем полицию, - предложил он.
И в этом пункте Зиновий Павлович дал трещину. При слове "полиция" он вспомнил обезьянник и сам не понял, что уже произносит непоправимое:
- Нет, Ефим, давайте пока обойдемся без властей. Если там что-то нехорошее - сообщим анонимно. А если все в порядке, то нам же достанется от этой полиции. Они нам устроят внутреннее расследование. Вам приходилось сидеть за решеткой?
- Нет, - Греммо расстраивался все глубже.
- Ну вот, - Зимородов ощутил, что к нему возвращается прежнее превосходство. - Пять минут. Войдем и выйдем. В конце концов, мы проводим лечение. Терапия реальностью. Есть спорная теория: когда человек бредит, нужно воспроизвести окружающую среду, которая ему мерещится. И погрузить его туда.
Греммо выпрямился, поджал губы.
- Мне ничего не мерещится. Вот же она, дверь, не запертая.
- Ну и замечательно. Не заперта - значит, можно войти.
Зимородов поддел дверь носком ботинка, распахнул.
- Вдруг там засада, - сказал Греммо.
- Да-да. Вас караулят. Ждут, когда вы пожалуете с букетом. Прошу вас, Ефим. Входите смело, вы же сами этого хотели.
Они вошли. Оба двигались на цыпочках. В квартире не было ни души, и оставалось спокойно ее покинуть, если бы не тягостное впечатление от обычного табурета. Он был опрокинут на стыке кухни и коридора. Табурет одиноко лежал и лучился отчаянием от невозможности давать показания.
Гнездо Искандаровой оказалось бесхитростным типовым жильем с налетом нищеты. Оно было пропитано вопиющей безвкусицей: дешевые яркие занавесочки, скатерочки, коврики.
- Нет, все-таки конура, - пробормотал Зимородов.
- Вы о чем?
- Да забудьте. Женщины вьют гнезда, но некоторые живут в конуре.
Доктор остановился над табуретом.
- Следы борьбы, - слова прозвучали, как если бы он подобрал, наконец, подходящее имя из святцев.
Табурет уже не взывал; зная, что его видят и понимают, он просто лежал и страдал в горестной невостребованности.
Греммо крадучись проник в комнату, где надолго задержался перед ковриком с шитыми лебедями. Его внутренний художник-ювелир вцепился в волосы внутреннего романтика. Тот отступал, теряя позиции.
Ефим покрутил головой:
- Вот убожество.
Он быстро успокоился, не найдя ни головорезов, ни покойников.
Зимородов стоял в дверях и обводил комнату настороженным взглядом. Зацепиться было не за что. Односпальная кровать, застланная пледом. Маленький телевизор на черном столике; круглый стол с клетчатой скатертью, стопка журналов. Рассохшийся шкаф, набитый бельем; бежевое пальто на плечиках, две пары туфель. Трюмо, косметика россыпью, гладильная доска, старый утюг. Зиновий Павлович дотронулся носовым платком до полочки с пустой вазой, обнюхал пыльный след. Греммо подошел к окну, чуть развел занавески, не увидел ничего интересного и резко повернулся на каблуках.
- Кухню смотрели?
- Видел, - Зимородов присел на корточки и заглянул под стол. - Посуда чистая, кроме чашки. Там кофейная гуща, давно засохла. В холодильнике шаром покати - два лимона и горбушка сыра. Хлеба нет.
Воздух был спертый, помещение давно не проветривали. В такой атмосфере парфюмерия, призванная молодить, распространяла тошный аромат дряхлости.
- Идите сюда, Ефим, - позвал Зимородов, не меняя позы. - Взгляните. Что это, по-вашему?
Греммо присел рядом, приподнял скатерть, сунул голову.
- Не знаю, - послышалось из-под стола. - Какое-то устройство.
- Это аппарат для наркоза, - сказал Зимородов и выпрямился. Он уперся ладонями в поясницу, прогнулся вперед, болезненно поморщился. - Портативный. С испарителем.
Греммо ответил недоуменным взглядом, взирая снизу вверх.
- Зачем он ей?
Зиновий Павлович пожал плечами:
- Не имею ни малейшего представления. Согласитесь, это необычно.
Он обошел комнату, вышел в прихожую, посетил ванную. Уподобляясь служебному псу, изучил кафель, поднял с пола соринку. Обследовал дверной косяк.
- Греммо, на минутку...
Ефим, встревоженный неуместным аппаратом, поспешил на зов. Он не ждал ничего хорошего - и правильно делал.
- Что скажете?
Зимородов показал ему нечто мелкое, розовое.
- Ноготь?
- Совершенно верно. Обломок. И вот на косяке царапина. И еще на полу есть волосы, они вырваны с корнем.
Греммо вдруг задрожал.
- Черные трансплантологи, - пожаловался он.
Зиновий Павлович вопросительно поднял брови.
- Аппарат. Зачем он еще? Ее усыпили и разобрали на органы. Приезжая, никто не будет искать. Разрубили в ванной и вынесли.
Греммо погладил край ванны в поисках повреждений. Шероховатости заставили его содрогнуться с новой силой.
- И оставили аппарат, - кивнул Зимородов. - Запинали ногами под стол.
Ювелир беспомощно таращился на доктора. Похоже было, что мужество Греммо истощилось. Следственные мероприятия надорвали его. И в эту секунду затрезвонил телефон.
Ефим побелел
