Поклажа для Инера - Агагельды Алланазаров
Бабагельды, вытянув руку перед собой, наткнулся на чье-то плечо. Под его рукой плечо дернулось, и руку убрали, и зацепили за край вещевого мешка, висевшего за спиной. Бабагельды не мог понять, кто это, но обрадовался, что его поняли и не дадут упасть. Он так и держался за вещмешок до конца марш-броска.
Когда все остановились и сняли противогазы, он увидел, что бежал рядом с сержантом Фроловым.
– Ну как, все в порядке? – приветливо спросил сержант, вытирая пот с лица.
– Да. Спасибо, товарищ сержант. Я просто ослеп в этом противогазе.
– Я так и подумал. Вначале-то ты хорошо бежал. Нужно посмотреть твой противогаз, когда вернемся, – сказал сержант и похлопал его по плечу.
Радуясь, что вместе со всеми благополучно добрался до финиша, устроился под деревом, чтобы немного передохнуть.
Кругом стояла тишина. Земля была устелена опавшей листвой, а оставшиеся на ветках полусухие листья отливали золотом. Бабагельды вынул из вещмешка котелок и спустился к реке, чтобы напиться. У излучины реки, на пригорке росло несколько стройных, одинаковой высоты деревьев. Солнечные лучи, попадая на листву, позолотили ее, и казалось, что деревья плодоносят кусочками золота. Даже не верилось, что и часа не прошло с того момента, когда прозвучала команда: “Отбой!», и кончились солдатские мученья. Он набрал полный котелок воды и понес ребятам. Подул ветер, разнося запахи грибов и прелой листвы. Сорванные листья летали, похожие на бабочек с красножелтыми крыльями. С порывами ветра этих бабочек становилось все больше и больше. Через несколько минут после небольшого привала, рота через лес вышла к большой поляне. Капитан Трегубов разделил роту пополам. Одна половина стала условно называться “зелеными», а другая “синими». “Зеленые» надели свои береты задом наперед, так что звездочка оказалась сзади, и теперь всем было ясно, кто с кем воюет. Никто ни в кого не стрелял. Начался “рукопашный бой»: с приемами каратэ, нападением с ножом, в общем, отрабатывали все, что могло пригодиться во время схватки с настоящим врагом.
Вот где проявились способности Андурсова-первого, который всегда хвастался, что на гражданке был непобедимым во всех уличных потасовках. Он выкрутил из рук младшего сержанта Филева нож, которым тот “ударил» его, и своими огромными ручищами отшвырнул далеко в сторону. Филева это разозлило. Он, подножкой свалил Бабагельды, который в это время сцепился с Андурсовым-вторым. Тот упал, и не сразу смог встать, а Филев, отбегая, крикнул! “На войне, как на войне!». Потом Филев, объединившись с Андурсовым-вторым, пошел на Андурсова-первого, который поняв, что те вдвоем идут на него и ему не сдобровать, отбежал назад, на ходу соображая, как бы выкрутиться из этой ситуации. Но брат был уже рядом. Тогда Андурсов-первый схватил его за руки и повалил на землю. А Филев, сообразив, что ему одному не осилить, крикнул: “Эй, Андурсов, если ты меня опять скрутишь, смотри, пожалеешь. Вернемся в роту, без конца будешь у меня в наряде».
– Но ты ведь враг, – сказал Андурсов, однако несколько сник после такого предупреждения. – Ну, ладно, – миролюбиво сказал он и побежал на помощь к своим.
* * *
Через сорок минут капитан Трегубов дал отбой и разрешил всем отдохнуть, а сам с лейтенантом Буйновым присел покурить. Вокруг запахло сигаретным дымом. Прислонившись к дереву, Бабагельды закрыл глаза, не обращая внимания на Луговкина, который, рассчитывая на сигарету Пети Бабокина, крутился вокруг него и что-то показывал знаками Бабагельды. Слышался разговор младшего сержанта Морозова, который сидел на поваленном дереве вместе с ефрейтором Переведенцовым, который, как хвост, всегда ходил за Морозовым и поддакивал ему, в любом деле и в любом разговоре.
– На гражданке я всегда пил молоко теплое по утрам, – говорил Морозов.
– И я иногда пил, – ответил ему ефрейтор.
– Врачи говорят, если пить молоко, зубы будут крепкими, – рассуждал вслух младший сержант.
– Ерунда!, – засмеялся Переведенцов.
– Почему?
– У меня сестра есть старшая, знаешь, сколько она пила молока. Даже в детстве ее мать до трех лет молоком кормила. И все равно у нее почти зубов нет. А муж зовет ее “моя старуха», – говорил ефрейтор.
– Слушай, а почему девушкам нравятся высокие и здоровые парни, а? – завел новый разговор Морозов.
– Откуда я знаю, это у девушек надо спросить, – тихо ответил Переведенцов.
– Вон Луговкин роста высокого, но как можно его полюбить? – удивлялся сержант.
– Он щекотки боится. Во время “маленькой войны» я схватил его, а он заорал так, что я в сторону отскочил, как ужаленный, – смеясь, сказал Переведенцов.
Когда роте скомандовали строиться, к Бабагельды подошел Луговкин и протянул листок, вырванный из тетради.
– На, – сказал он, – пошлешь своей любимой.
Бабагельды, увидев нарисованный портрет и под ним слова “Как я воевал в литовском лесу», даже в лице переменился, таким, почти неузнаваемым, было лицо, нарисованное на этом тетрадном листочке.
– Хочешь, чтоб моя девушка отказалась от меня, увидев такое художество, – спросил он Луговкина.
“Прекратить разговоры в строю», – раздался голос лейтенанта. Но портрет показался Бабагельды чем-то знакомым, и опять перед ним всплыло лицо дяди.
* * *
Когда рота после однодневного похода вернулась в городок, солнце еще не зашло. Но его золотистые лучи уже приближались к кронам деревьев. Солдаты еле волочили ноги от усталости. Вдруг раздалась команда ротного старшины:
– Рота-а-а, смирно!
Все решили, что впереди показался кто-нибудь из командиров, а старшина опять скомандовал:
– Рота, направо, смирно!
Стук сапог слился в один звук. Повернув головы направо, ребята увидели стоявшую на остановке автобуса девушку с сумкой через плечо. Разом забыв об усталости, солдаты с гордо поднятыми головами промаршировала мимо девушки.
* * *
До обеда оставалось еще часа два. Поставив в центре казармы столы, солдаты расселись вокруг них и занялись чисткой оружия.
Младший сержант Морозов, увидев, как ушел из казармы с папкой под мышкой капитан Трегубов, встал с места, взял свой автомат и перенес его к Бабагельды, который раздевшись, как и все до пояса, чистил оружие.
– Вот тебя коробочка со смазкой, – сказал ему сержант, – а вот ветошь. После своего почистишь и мой автомат.
– Я не могу, – отказался Бабагельды.
– Рядовой Назаров! Я не люблю, кто много разговаривает.
– А я не люблю чистить чужое оружие, – ответил Бабагельды, подняв голову.
– Здесь армия, мальчик, а не пионерский лагерь, расположенный у реки. Если мы прикажем, ты обязан подчиняться, а иначе заставим, – пригрозил Морозов.
– Времени мало, он ведь не успеет почистить два автомата, пытаясь заступиться за Бабагельды, сказал Луговкин.
– А я тебя спрашивал? – повернулся к нему
