Голова рукотворная - Светлана Васильевна Волкова
Логинов поймал себя на мысли, что начинает смотреть на мир глазами насекомого. Так, наверное, думал бы Мосс, если бы сидел сейчас рядом. И сразу вспомнилось: «В голову зверя не залезешь». Кто сказал? Теперь уже не вспомнить, да и неважно.
Пока такси виляло по чистеньким улочкам тихого пригородного рая, у Логинова появилось смутное ощущение, что песчинки в его песочных часах почти все высыпались, осталась лишь щепотка, и если в ближайшие сутки он не придумает, что делать с Моссом, то уже не придумает никогда. И в то же время где-то на самом дне тёмного колодца души он чувствовал, что решение где-то поблизости, ходит вокруг колесом, как балаганный петрушка, дышит в затылок, надо только изловчиться и ухватить его за бубенец. Мучило дрянное подозрение, что эта поездка бесполезна и что в Риге будут потеряны драгоценные часы, но всё же он отчаянно надеялся, что предстоящая встреча с пациентом Станкевича даст ему хоть какие-то ответы.
Доктор неопределённого возраста, с застёгнутым лицом, трюфельными глазами и загадочной табличкой на халате «врач-координатор», принял Логинова с царскими почестями. Упомянутое имя профессора Станкевича привело его в благоговейный трепет, и он заверил, что готов предоставить Логинову для работы «над его темой» всё – от информации до собственного кабинета. Но, проговорив с доктором час и не меньше времени потратив на изучение бумаг, Логинов ничего нового для себя не узнал. Способы лечения старые. Методы диагностики – ещё старее. Из нестандартного набора – только «вишенки на торте» в виде свето– и аромотерапии, бесполезные, как кокосовая стружка на невкусной конфете, но, видимо, необходимые для оправдания стоимости суточного пребывания на этом пафосном психиатрическом курорте. Цена, к слову, была настолько высока, что администрация могла позволить себе кормить постояльцев ресторанной едой и к каждому из них приставить дежурную нянечку.
Убедившись в бессмысленности двух убитых часов, Логинов пошёл в другой корпус к пациенту.
У него было уютное домашнее имя Митя Бабушкин, и сам он, несмотря на почтенный возраст в шестьдесят один год, походил на большого ребёнка, любимого и ненаглядного бабушкиного внука. Полностью лысый, розовый, с идеальной формой черепа, пухлыми маленькими ручками и капризной детской губой, Митя совсем не вписывался в строгий интерьер психиатрического пансионата. Лицо его было чисто и наивно, и казалось, он попал сюда по ошибке, его скоро заберут, ну не могут же не забрать такого вот славного.
Палата оказалась оптимистически солнечной, что, вероятно, было здесь исключением: Логинов приметил, что почти все окна корпуса повёрнуты на север и северо-восток. Сквозь узкие рейки жалюзи просачивался полосатый свет, и было в этой кошачьей игривости что-то абсурдное и гротесковое, если вспомнить страшный диагноз поселенца – когнитивно-энфазийное расстройство. Митя сидел на кровати в белой сатиновой пижаме, закатав штанины до колен и опустив ноги в тазик с водой. Рядом, на кроватной спинке, висел голубой вафельный халат. Когда Логинов вошёл, Митя кивнул ему, как старому знакомому, предложил сесть на единственный стул возле небольшого квадратного стола, выразил радость, пожаловался, что очень страдает из-за того, что номера здесь одноместные – не поговорить с соседями. Он так и сказал – «номера».
Митя живо отозвался на просьбу рассказать о себе, и в его истории никто бы не заподозрил тревожных симптомов. Родился в Мурманске. Почти всю жизнь проработал в гражданском флоте, ходил в северные моря. Был женат два раза, в обоих браках по сыну и дочери. В пятьдесят два года вышел в отставку, увлёкся резьбой по дереву, преуспел в этом, даже пару учебных пособий написал. Участвовал во всевозможных выставках, полный ящик наград. Вырезал из липы модель корабля «Ваза» величиной с мелкого карася, ювелирно запаял в бутылку из-под русской водки и передал с нашим консулом шведской семье, теперь вот искренне верит, что его творенье стоит в кабинете шведского короля Карла Густава. В общем, обычный среднестатистический комиссованный на скучную сушу незлобливый морячок, ничего трагически необыкновенного.
– Вы понимаете, почему вы здесь? – осторожно спросил Логинов.
– Конечно, – невозмутимо ответил Митя. – Когда дети были маленькими, я велел им делать то, что для них полезно. Теперь они выросли и знают, что полезно мне. Старшая дочь каждый год привозит меня сюда. Здесь чудесное место, вы не находите? Рижское взморье, свежий воздух. Дети лучше знают, что нужно пожилым родителям.
– Но вы здесь уже больше года, – вкрадчиво вставил Логинов.
– Дети считают, что я должен отдохнуть.
– А вы сами? Вы как считаете?
Митя пожал плечами и пошевелил круглыми розовыми пальцами ног в тазу. По лицу его проскользнула улыбка и тут же исчезла.
– Я не устал. Настоящие моряки не устают. Мои дети устали от меня. Что ж, такова селяви, как говорят французы, я не жалуюсь, я понимаю.
Он помолчал немного и продолжил, глядя Логинову в глаза:
– Понимаете, я всю жизнь был при деле. Сначала в Баренцево ходили лет двадцать, потом в Белое. На берегу жизнь другая, но тоже есть. Я не считаю себя гениальным резчиком, но мои шахматы из кедра сейчас в коллекциях музеев Хельсинки и Осло. Туркам вырезал их Ататюрка из берёзы, даже бересту оставил у него как рубашку. В Стамбуле был, подарил там одному чиновнику по культуре, ох он и благодарил! Забавно, правда? Турок с берестой! А что толку по морю скучать? Умелец всегда найдёт себе дело, вот как я – в Мурманске с работой плохо, пенсионерам подработку не найти. Когда овдовел, приехал за старшей дочерью в Латвию, осел здесь, пустил корни. Оно, конечно, не Россия-матушка, но тоже жить можно.
Митя говорил просто, щурился от попадавшего на глаза солнца. Он был похож на дачного соседа, заглянувшего попить чаю и поговорить «за жизнь». Логинов вспомнил, как в студенческие годы он ради забавы ставил диагноз всем прохожим подряд только по выражению лица. Не было ни одного, для кого бы не нашлось диагноза. А вот Мите он диагноз, пожалуй, с ходу и не нашёл бы. Нет его, диагноза. Сидит перед ним милый дядечка, бывший моряк, в меру разговорчивый, с молодыми глазами, живым мозгом и нормальными реакциями, никаких признаков патологии. А всего лишь минут двадцать назад Логинов листал его историю болезни, пухлую, как гроссбух, и там был целый букет страшных фраз: от аффективного бреда до пикацизма – поедания несъедобных предметов.
– А ваше хобби? Вам разрешают здесь им заниматься?
– Да-а, – протянул Митя. – Но не в номере. У нас есть специальная комната. Называется «крафт-воркинг», это по-английски, по-нашему – просто мастерская.
