Дождь в Токио - Ясмин Шакарами
Приподнимаюсь на цыпочках… Но он отрывается от моих губ и целует шею. Ошеломлённо хватаюсь за плечи Кентаро, вдыхая дурманящий запах его волос. Внутри вспыхивает желание – невероятно прекрасное и невероятно мучительное.
– Что ты делаешь, додзикко? – вдруг спрашивает он, смущённо замерев.
– А? – вижу собственные руки, которыми собиралась развязать пояс на его юка-те. – Я… Эм…
– Хочешь сделать это прямо на лестнице? Перед окном? – сверкает глазами он.
Лицо пылает огнём.
– Я не хотела…
– Не хотела сорвать с меня одежду? А выглядело всё именно так, – на его губах играет опасная улыбка.
– Это вышло случайно! – защищаюсь я.
– Ты хотела увидеть меня голым ещё в онсэне.
Возмущённо отвожу взгляд:
– Вот ещё, мечтай! Скорее этого хотел ты!
Наклонившись, он хрипло шепчет:
– Можем поехать в отель любви.
– Не начинай! – шиплю я.
Запрокинув голову, он громко хохочет.
Скрещиваю руки на груди, невольно усмехаясь.
– Я тоже хочу этого, додзикко. Очень, – он смотрит мягко и проникновенно. – Но сперва я докажу тебе, что прелюдии не переоценены.
– ПРЕКРАТИ НАДО МНОЙ НАСМЕХАТЬСЯ, ТЫ…
Он целует меня и, смеясь, убегает.
До перекрёстка Сибуя я добираюсь к половине второго ночи. Очень боюсь перебудить весь дом, заявившись к якудза в столь поздний час. Но есть и другая причина, по которой я решила навестить перекрёсток – жажда увидеть это особенное место. Здесь всё началось. Здесь я впервые почувствовала себя не чужачкой – гайдзин – а той, кто после долгих поисков наконец-то обрела дом.
Знаменитый перекрёсток тёмен и заброшен. Улицы сильно пострадали, повсюду валяются разбитые автомобили и обломки зданий. Иду по пешеходному переходу в странном потрясении. Ни в одном уголке мира отсутствие звуков, света и людей не выглядит так же нереально, как на перекрёстке Сибуя.
Я отчётливо помню, как переходила пёстрый, шумный, мигающий перекрёсток вместе с Аей, Рио, Момо, Хироки и Мотоки, и ту глубокую радость, которую тогда испытала.
Рио. В памяти вспыхивают её слова: «Приходи сюда, если кого-нибудь ищешь. Приходи сюда, если хочешь, чтобы тебя нашли. Все дороги сходятся на перекрёстке Сибуя – таков закон природы Токио».
Разум отчаянно отказывается признавать, что жизнерадостная девчонка-ниндзя мертва. Это всё временно, просто кошмар, и совсем скоро я проснусь. Возможно ли вообще когда-нибудь осознать, что больше никогда, ни при каких обстоятельствах не увидишь человека? Что это не временное отсутствие, а недостижимость, которую нельзя исправить или отметить. Наверное, нет. Сердце всегда будет желать возвращения любимого человека. Невозможно представить себе смерть, поэтому близкий продолжает жить внутри нас, а мы вечно его ждём.
Но однажды ожидание станет легче, тоска – нежнее. И мы осторожно напомним сердцу, что даже во мраке найдётся место любви.
Статуя Хатико: глаза у меня наполняются слезами. Вокруг акита-ину – тысячи записок с именами погибших во время землетрясения. Возлюбленных, чьё возвращение всегда будут ждать в этом месте, символизирующем вечную преданность. Среди имён горят оплывшие горячие свечи.
Выключив фонарик, я созерцаю представшую картину: трогательную, прекрасную и ужасно печальную.
Тихо всхлипывая, снимаю рюкзак и кланяюсь статуе. Между лап лежат бумага, карандаши, свечи и зажигалка.
– Я никогда вас не забуду, – шепчу я, кладя рядом с Хатико собственную записку.
Майя.
Рио.
Вдруг взгляд цепляется за одно имя… И меня обдаёт могильным холодом.
Кентаро Кава…
– Н-нет, – выдавливаю из себя я. Сердце норовит проломить рёбра. – Нет! Нет! Нет!
Крики тонут в тишине, пропитывая её чистейшим ужасом.
На четвереньках бросаюсь к бумажке, тускло мерцающей в свете свечи.
– Пожалуйста, нет, нет… – всхлипываю я, отскребая застывший воск от бумаги.
Кентаро Кавами.
Я забываю, как дышать. Меня трясёт, трясёт так сильно, что челюсть сводит судорога.
«Кентаро Кавами», – читаю я снова и снова, пока иероглифы не расплываются из-за капающих на записку слёз.
Несмотря на огромное облегчение, продолжаю рыдать. Четыре символа чуть не отобрали у меня Кентаро. И тогда я, несомненно, разбилась бы, будто стакан, попавший под молоток.
С трудом встав, приклеиваю стикер ПАТИНКО ЛАВ на пьедестал статуи. Глажу Хатико и тихо прошу:
– Пожалуйста… Пожалуйста, помоги найти его.
Сижу на ступеньках магазина Акамуры, погружённая в беспокойную дремоту. Дверь неожиданно открывается с заунывным пением.
– Розовая Шляпа, сейчас глубокая ночь! – хрипит Таску, от испуга роняя сигарету изо рта.
Зевнув, бормочу:
– П-прости, не хотела будить вас так рано.
– Что стряслось? – тревожится он. – Ая в порядке?
– Не переживай, – слабо улыбаюсь я. – Она дома в кровати.
– Прекрасно, – Таску поднимает сигарету и закуривает. – Ты тайком сбежала из дома?
– Не могу ещё раз подвергнуть Аю опасности, – киваю я.
– Как она?
– Не очень.
Он со вздохом садится рядом.
– А сама-то? Как себя чувствуешь?
– До сих пор не верю в случившееся, – тихо признаюсь я. – Так хочу, чтобы землетрясение не произошло. Хочу, чтобы Рио ожила, а Кентаро… оказался здесь, со мной.
– Нам всем этого хотелось бы. Однако необычные времена рождают необычных людей. Это землетрясение, каким ужасным бы оно ни было – наша судьба. Теперь у нас появилась возможность получить силу, доступную лишь немногим. Поверь, Розовая Шляпа, благодаря этому испытанию ты сильно выросла.
– С-спасибо, Таску-сан, – лепечу я, очень тронутая.
С сигаретой в руках, он смотрит в темноту.
– Всё готово. Возьмём три машины: мой спорткар и два «Ленд Крузера». Ямамото привлёк нескольких человек. Путь в Асакусу неблизкий, никто не знает, что творится на улицах. Повезёт – прорвёмся.
– А ты потерял кого-нибудь из-за землетрясения? – осторожно интересуюсь я.
На мгновение Таску перестаёт дышать.
– Да, дядю и тётю. Маленький двоюродный брат тяжело ранен и лежит в реанимации, – он кашляет, борясь со слезами. – Да… И мой лучший друг пропал.
В Японии так не принято, но я всё равно крепко сжимаю руку Таску.
– Мы отыщем Кентаро, обещаю.
– Бродить по улицам Токио ночью опасно, – наконец, замечает Таску, смущённо прочистив горло. – В следующий раз позвони кому-нибудь из нас – поняла?
– Поняла.
– Но она была не одна.
Я испуганно вскрикиваю, когда из ниоткуда возникает Акамура.
– Спятил, старик? – возмущается Таску. – Сколько раз тебе говорили не подкрадываться?!
В магазинчике сердито лает собака.
– Круто, из-за тебя придётся снова убирать за Помпомом!
Бородатый реликт дарит нам беззубую улыбку.
– Пойдём внутрь и немного поспим перед дорогой, – мрачно предлагает якудза, помогая мне подняться на ноги. – Ты тоже идёшь, Ака…
Проследив за его взглядом, удивлённо ахаю. Старика и след простыл.
В половину восьмого утра Помпом запрыгивает на диван Честерфилд и будит меня настойчивыми собачьими поцелуями. Потягиваясь, зеваю… и королевский пудель облизывает мне рот. Отплёвываясь, сажусь прямо и ругаю Помпома:
– Помпом,
